Проснись и шагни за край мира (СИ)

«Чёрный мечник и красная мечница», - ох и языкат Исидро!

Зной усиливается, даже птицы смолкают. Гатс медленно опускается на траву и растягивается на спине. Протяни руку – и коснешься ног Каски. Словно пёс или ручной волк. Мысли и воспоминания медленно переплавляются в голове…

…Каска выдержала исцеление и пробуждение рассудка. Когда она открыла уже ясные глаза, положила руку ему на щёку и хрипло протянула: «Гатс, милый», - он будто вылез из гроба… Потом снова умер, когда Каска с криком бросилась бежать и исчезла на лесной тропе, а Ханафабуку рукой удержал его на месте:

- Многие по этой тропе так бежали. Дай ей время…. А вот теперь следуй за ней.

Ночной бег через лес. Тропинка оборвалась на пляже. Голова Каски исчезает в океане. Всё это уже было. Он воет, потому что добежать не успеет… Но через миг Каска резко выныривает из волн, словно русалка. И прекрасней их всех: увенчанная полумесяцем, в искрящихся от лунного света и странных огней брызгах, поднимающая руки к небу, с сияющими черными глазами.

И она воскрешает его.

***

Остров понравился Каске. Делился он на семь колец: первое – побережье, где по песку ползают черепахи, пришвартован корабль и суетятся матросы Родрика. Второе – холмы и рощицы, где живут люди, потомки беглых моряков, волшебников, пилигримов, рыбаков. Третье, где росла золотая трава и где искали отдыха и сосредоточения люди и эльфы, так и звалось – место Уединения. Милый Пак пару раза водил их в четвертое, к своим сородичам, которые жили среди небольших серых скал и прозрачных зелёных озёр на огромных Древах-Матках, усыпанных цветами. Запах и вид эльфийских цветов был слишком силен и ярок для человека, до головокружения. А тысячи полупрозрачных крылышек блестели драгоценными камнями так, что слезились глаза.

Такое буйство блеска и красок Каска видела только в гордые и горькие дни Виндхейма, и оно было бледной тенью эльфийского острова. И эта ирреальность нравилась ей, потому что переполняла мысли и чувства, отодвигая вглубь кошмары и горе. В более «обычной» деревне магов Каска всерьез боялась снова ополоуметь. После излечения они там прожили неделю. Днём Гатс и Каска почти не виделись: целители Короля, эти странные люди, изображавшие эльфов, обрабатывали его раны, снимали обгоревшую кожу и, самое главное, старались счистить демонскую скверну, галлонами изливавшуюся на Гатса с кровью монстров.

Память до Затмения вернулась к Каске почти сразу, а те два года, что она пускала слюни и путалась в подоле платья, - постепенно, будто она перечитывала полузабытую книгу. И очень скоро Каска знала, почему Гатс покорно уходил с лекарями, хотя всегда с ними шипел и ругался. Он избегал её.

И Каска была очень благодарна юным друзьям Гатса: Фарнеза, Серпико, Шилке, Исидро окружили её в первое же утро, заново знакомясь с ней, отвлекая и стараясь развлечь. Рот плохо слушался, она сперва кивала головой, а через пару дней стала засыпать их вопросами. Серьезный Серпико рассказывал о кушанском вторжении – какой ад! – очень внимательно изучая Каску из-под якобы скромно опущенных ресниц. Маленькая волшебница Шилке печально говорила о Флоре и сосредоточенно – о Слиянии Сфер, а Фарнеза, её верная нянька, так проникновенно описывала подвиги Гатса, что рыжий Исидро становился ей за спину и в особо пафосные моменты изображал игру на лютне или хор мальчиков. Каска слушала, смеялась, запоминала, ужасалась, а когда становилось совсем невмоготу, уходила одна в кленовую рощу и обнимала теплые деревья, и не двигалась, пока к ней не прилетал Пак.

Эльфик наедине с ней был очень серьезен. И рассказывал о странствиях с Гатсом только с глазу на глаз, утирая ладошкой Каскины слёзы. Как она могла благодарить его за то, что сберег этого бешеного от демонов, себя самого и воспоминаний, которые хочется выскрести, сунув кинжал в ухо? Только поцеловать в голову-одуванчик и сказать: «Спасибо. Я твоя должница». Эльфик только улыбнулся:

- Каска, он очень тебя любит.

- Я знаю.

…Но по ночам эта эльфийская сказка заканчивалась и начиналась мрачная баллада ужасов. На закате приходил Гатс, и им с Каской предписывалось сразу выпивать лекарство и засыпать. Поселили их, по негласному решению, в рядом стоящих маленьких шатрах, а все остальные спали в большом поодаль.

И эти ночи оказались пыткой. Каска засыпала, но отвар прекращал действовать прямо во сне… и серая пелена сменялась на тьму и красную слизь, в которую падал отравленный Джудо, из которой с хлюпаньем вылезали кошмарные пасти, раздирающие Тома, Уилла, щупальца, потрошащие Дага, пробивающие насквозь и утаскивающие Никола и Пиппина. А она сама пыталась уползти на четвереньках прочь, окровавленная, пронзенная болью, как штырем, от ног и до горла, слыша лишь рёв Гатса и слабый плач внутри себя, плач превращающегося в демона младенца.