«Мертвые мухи портят и делают зловонною благовонную масть мироварника: то же делает небольшая глупость уважаемого человека с его мудростью и честью».
«Сердце мудрого — на правую сторону, а сердце глупого — на левую».
«По какой бы дороге ни шел глупый, у него всегда недостает смысла, и всякому он выскажет, что он глуп». [20]
С громким хлопком Элейн закрыла Библию. Чрезвычайно скудный материал для чтения. Она попыталась встать, врезавшись правой ногой в стопку книг, сложенных под столом. Со стороны лорда было весьма любезно снабдить ее целой мини библиотекой. Эротического характера. Хотя у нее не было уверенности, относятся ли творения маркиза Де Сада к данной категории. Если хозяин этих книг считал их таковыми, то увлечение тантрой было самым невинным из его извращений, и это еще больше укрепило ее решимость оставаться в своей комнате за надежно запертой дверью.
Она присела и повторно сложила книги. Пальцы задержались на манускрипте в кожаном переплете со сложным названием «
Обеспокоенная, она поднялась и направилась к балконным дверям. Уже двенадцать дней она пребывает в теле Морриган. Двенадцать дней прошли словно целая жизнь, а единственное, что она может сказать с полной уверенностью — это то, что сейчас, по меньшей мере, 1883 год. И что у Морриган английский акцент, она левша и страдает от менструальных спазмов. И что ее мужа зовут Чарльз. Который может быть добрым. И настойчивым. И обладает обширными познаниями в тантрических практиках.
По крайней мере, теперь она освобождена от неудобных прокладок из сложенной материи. Хотя, если быть совсем точной, она избавилась от них еще три дня тому назад, когда в ее комнату доставили коробку, заполненную эластичными атласными санитарными поясами и несколькими дюжинами подкладок, сделанных из шерсти и хлопка с запахом лаванды.
Элейн вышла на балкон. Утро перерастало в полдень. Было невероятно тихо. Она чужая здесь.
Закрыв глаза, она попыталась представить себя в такой же полдень, только в двадцатом веке. Но ничего не шло на ум. Элейн отчаянно принялась подсчитывать дни. Так, спать она легла в воскресенье вечером, значит проснулась в понедельник утром. То есть сейчас в двадцатом веке пятница. Какие дела были намечены у нее на этот день? На работе и дома?
В дверь тихо поцарапались.
Глаза Элейн распахнулись. Кроме работы, она ничего больше не планировала. Эти последние два месяца до крайнего срока подачи налоговых деклараций Мэтью работал целыми днями, не поднимая головы, с утра до вечера. А по улицам Чикаго бродили сотни, если не тысячи, рьяных и способных системных аналитиков, любой из которых был бы более чем рад занять ее место.
Нет никого, кто будет тосковать по ней, никого, кто более, чем мимоходом, заметит ее отсутствие. И в том случае, если Морриган перенеслась в тело Элейн, еще вопрос, заприметит ли Мэтью что-нибудь неладное.
— Мэм, я принесла кое-что для вас.
В двадцатом веке она была бы так же одинока, как здесь и сейчас, печально подумала Элейн.
Дверная ручка повернулась.
— Можно мне войти, мэм?
Как будто у нее есть выбор. Элейн медленно подошла к входной двери и провернула ключ.
Кейти заскочила в комнату. Склонившись в реверансе, она протянула свернутый лист бумаги.
Элейн перечитала записку.
Так много лет прошло со времени ее последнего пикника.
Она уставилась на скамью из кованого железа, анализируя свою прошлую жизнь.
А была ли она хоть раз на настоящем пикнике?