Проснись в Фамагусте

Вопреки аскетической строгости монастырского устава, Нгагван Римпоче принял странствующего собрата почти с королевской пышностью. Кроме риса, приправленного шафраном и кардамоном, к столу решено было подать картофель с маринованными овощами, бледные, едва проклюнувшиеся ростки гороха маш, кислое молоко и куриные яйца. Если гость сочтёт возможным сделать для себя послабление, то верховный лама своими руками разобьёт скорлупу и выпустит драгоценное содержимое в чашку мучной болтушки. Это согревает нутро и подкрепляет силы. Выставить заветную бамбуковую бутылочку, где хранилась настоянная на змейках водка, способная в мгновение ока разогнать кровь, он все же не пожелал. Решил ограничиться лёгким чангом в конических медных сосудах, изобильно украшенных серебряной чеканкой.

Зная, что в некоторых ламаистских сектах нарушение основных запретов не только считается допустимым, но даже возводится в ранг добродетели, верховный лама не хотел выглядеть крайним ортодоксом. Тантрики, а преподобный Норбу, судя по трезубцу в барсовой шкуре, явно занимался йогической практикой, ели мясо и рыбу, пили вино и даже тешили себя плотской любовью, как того требовал тайный ритуал служения шакти[12].

Верховный, воспитанный в традиции сакьяской школы, не одобрял подобных крайностей, но, соблюдая благоразумную умеренность, ценил изысканность вкуса. Он заранее радовался случаю блеснуть деликатным обхождением, предвкушал приятную поучительную беседу.

По его указанию, в отведённых гостю покоях — крохотной келье с обогреваемым ложем — поставили резной столик для чайного прибора, на случай если захочется подкрепиться в перерывах между трапезами. Подготовили лёгкое угощение: печенье с корицей, солёные орешки. Насыщенный целебной силой горный лук и редкостные привозные ягоды личи разложили красивыми горками на расписных тарелках тончайшего китайского фарфора.

В трапезную же, где каменные, грубо побелённые стены постоянно дышали холодом, заранее внесли бронзовые грелки с огненными угольями и можжевёловой хвоей. Золочёное изображение Будды в глубокой нише нарядили в праздничные одежды из индийской парчи, зажгли перед ним семь курительных палочек и сменили воду в жертвенных чашках.

Лучший каллиграф «Всепоглощающего света» лепестками чампы и мирта выложил на скатерти узорную кайму.

Только все эти провинциальные потуги на великосветский шик оказались совершенно никчёмными.

Норбу Римпоче, получивший третью степень по медитации после того, как провёл два года замурованным в тёмной пещере, не оценил оказанного ему почёта. Он вообще не обратил внимания на изощрённое гостеприимство, которым его окружили здесь, в крохотном оазисе посреди бескрайней пустыни.

Приученный к холоду и закалённый в скитаниях йог сел подальше от благовонных грелок и почти не притронулся к предложенным яствам. Лишь отведал кислого молока, плеснув немного в кокосовую нищенскую чашу, которую держал при себе. Немного погодя высосал несколько плодов, оставив неповреждёнными косточки с зародышами новой жизни, и налёг на чай, щедро приправленный маслом, содой и слегка поджаренной ячменной мукой. О яйцах и пиве, разумеется, не могло быть и речи.

Разочарованный, даже раздосадованный хозяин демонстративно осушил почти полный сосуд чанга и вслух пожалел о том, что не позаботился подогреть водки.

Норбу выслушал стариковскую браваду с полнейшим безучастием. Следуя сугубо личным путём внутреннего озарения, он менее всего был озабочен чужими добродетелями или грехами. Точно так же его совершенно не занимала беседа с охочим до метафизических изысков собратом. Он не ведал скуки я не искал чужой мудрости. Если его бесстрастный дух, отстоявшийся, как вода в холодце, и волновали какие-нибудь вопросы, ответ на них мог принти лишь из таинственных сумеречных глубин, полностью защищённых от внешних влияний.

Целиком ушедший в себя, он не поддерживал разговора, хотя ответы давал в достойной манере, не проявляя неудовольствия или спешки. Видимо, просто привык к тому, что в поисках истины люди постоянно докучали ему своими, в сущности мелочными, делами. В равной мере сострадая всем бьющимся в тенётах иллюзии существам, он словно бросал мимолётный взгляд на муравьиное бессмысленное мельтешение и, не вникая сердцем, давал всем и каждому один и тот же ответ. Формула избавления от мук выглядела предельно совершенной и ясной, несмотря на то что следовать ей было едва ли возможно. Да, именно желания, ненасытно когтящие человеческое сердце, вовлекают нас в круговорот страданий, привязывая к призрачным прелестям бытия. Но как приневолить себя к неучастию в этом пёстром и заманчивом торжище? Как убить ростки любви и ненависти? Как научиться ничего для себя не хотеть?