Венчание прошло без лишнего шума. Кроме меня и Доминики присутствовала мама Лауры — ничем не примечательная женщина в сером, а также трое близких. Не знаю, что они решили по поводу пышного приемы для гостей, но Тимми с Доминикой весь вечер перед венчанием обсуждали это. Из комнаты, где шел спор, иногда доносились голоса на повышенных тонах. Разговор был не из легких.
Уже на кануне собирая вещи перед отъездом, случайно увидел за окном фигуру человека. Черная одежда скрывала его от посторонних взглядов, но я был уверен, что человек знал, что я его заметил. Более того, он словно специально встал именно в этом месте. Из общей темной массы отделился силуэт руки в белой перчатке и жестом поманил к себе. Вновь почувствовал на себе неприятный и цепкий взгляд, я поежился, но подошел ближе к окну. Нападения его я не боялся, комната располагалась на втором этаже. Издалека донесся стук и лай собак. Сторож делал очередной обход, отпугивая посторонних людей. На минуту отвлекся — незнакомца и след простыл, ни единого звука при его уходе я не услышал.
Ночью я спал плохо, снились кошмары: какие-то тени преследовали меня, а я все бежал от них и никак не мог скрыться. Выспаться не получилось.
У тети Доминики я гостил около полутора недель, уже ранним утром предстоял отъезд в компании Тимми.
В это утро мы сидели за столом все: я, Тимми, Лаура и Доминика, не проронив за все время завтрака ни слова.
Тимми с матушкой попрощались довольно сдержанно, вполне в духе Доминики. К моему удивлению Тимми и с Лаурой попрощался ненамного эмоциональней. Наши чемоданы погрузили на экипаж, а мы расположились на вполне удобных сидениях. Кучер забрался на облучок и хлестнул поводьями. Моего коня привязали позади повозки экипажа, от чего он недовольно фыркал.
Тимми помахал рукой на прощание, а когда Доминика направилась в дом, то послал воздушный поцелуй Лауре, обнимающей руками округлившийся животик.
— Раньше тетя была более эмоциональна, — заметил я, смотря на почти скрывшийся из виду дом. — Ты с каким-то умыслом так скупо попрощался с Лаурой?
— Было так заметно? Я при матери вообще стараюсь избегать особо ярких эмоций. Мы с Лаурой попрощались рано утром. Она так переживала, что я уезжаю, почти пол ночи не спала, а в ее положении это не слишком хорошо. Не представляешь, как я был бы счастлив, поедь она с нами. Но увы, не в ее положении.
Я кивнул, говоря тем самым, что понимаю его, хотя сомневался в этом.
Удобные сиденья немногим спасали от дорожной тряски, амортизаторы не справлялись с нагрузкой. Нас трясло и подбрасывало на особо заметных кочках.
— Интересно, когда-нибудь придумают транспорт, путешествовать на котором будешь с удовольствием? — Прошло уже несколько часов, и я не знал, как поудобней устроиться.
— Думаю, придумают. Хотелось бы поскорее, конечно. Многое бы отдал ради дорогого экипажа, у которого есть хорошие рессоры.
— Неужели никого кроме тебя нельзя было отправить?
В практически всегда радостных глазах Тимми проскользнула печаль:
— Думаю можно, но Доминика специально отправила именно меня, чтобы отдалить нас с Лаурой.
— Она настолько ревнует? Я думал, что вполне логично желать тебе счастья.
— Думаю, она желает, но и терять своего не хочет.
— Она думает только о себе.
Он лишь пожал плечами. Слова были излишни, и так было понятно обоим, что Доминика сделает все, чтобы сын остался возле нее, а его супруга чувствовала себя как в гостях. А ведь Тимми так хотелось самостоятельной жизни.
На обратный путь вместо двух дней и одной ночи, которые я ехал верхом, мы потратили две ночи и почти три дня. Эта дорога не так выматывала, но времени отнимала значительно больше.
Первый день мы останавливались в более-менее приличном трактире, как днем, чтобы пообедать, так и на ночлег.
С усмешкой вспомнил, насколько убогими были места для ночлега и приема пищи, когда торопился к брату, тогда просто проехал все приличные заведения, и только после осознал, что ночевать в поле, да еще на голодный желудок — не лучшая идея.
Утром на второй день, спустя часа четыре, остановились, съехали с дороги, чтобы перекусить и дать отдых лошадям. Все это нам напоминало наши детские годы, появилось чувство, что именно сейчас я свободен как никогда.
— А кучер, небось, доверенное лицо твоей матери, он не доложит об остановке, ты же видел, что он недоволен?
— Да пусть докладывает. Она не может контролировать каждый мой шаг, я не ее собственность.
— Думаю, она другого мнения, — я положил на траву большой платок, на него хлеб, вареное мясо с картофелем, блины, баночку варенья.
Тимми сходил к речке и набрал из бьющего из-под земли ключа две кружки холодной воды. Мы, сытно пообедав, устроились на траве.
Еще, будучи детьми и проезжая здесь, останавливались и все вчетвером бегали, играли, купались в речке.
— Эй, а точно, пошли, искупаемся! — Глаза Тимми загорелись восторгом, как в детстве. Он вскочил, жестом позвав меня. — Пошли, пошли. Хватит прохлаждаться.
— С ума сошел? Вода еще холодная! — крикнул я в след.