Проснуться живым

Точнее, две очень похожие девушки и дама, имеющая отдаленное сходство с Вупи Голдберг.

Викентий стискивает кулаки.

Глаза Степана наливаются расплавленным золотом.

Вот и сказке конец.

— Получайте, — устало проговорила Элпфис и подтолкнула к ногам Степана связанных, спеленатых как кукол, Надежду и Озулию. — Это настоящие.

Викентий молчал и не смотрел на Элпфис. На нее смотрел Царь, это ей сейчас важнее.

— Они сделали столько своих копий, — объяснила Царю Элпфис, — что отыскать их, настоящих, было делом трудным. Полковник Базальт уже решил, что нашим Силовым Структурам не справиться. Неупокоенный дух Антоний Негорельский со стыда решил уйти в подвалы баптистской молельни. Вампиры и эльфы хором сказали мне: ты не справишься, ты не сильнее нас! Но я выполнила это. Ты хочешь знать, как я нашла тебе твоих врагов, Царь?

— Нет. — Степан прямо-таки весь сделался золотым. Изнутри. Устрашающее зрелище. — Ты думаешь, о смертная, что они и впрямь могли повредить м н е? Что их жалкие сны и впрямь стали бы единственной на земле явью?

— Нет, — тихо произнесла Элпфис и опустила голову, — теперь вижу, что нет.

— Может быть, тебе нужна награда? Проси, я Царь, я дам.

— Нет, благодарю, я ни в чем не нуждаюсь. — Голос Элпфис звучал холодно, и головы она попрежнему не поднимала. — Я… Ребята из оборотней… Эльфы… Драконы… Все ради тебя срывали пупок, а ты загораешь тут… Награду предлагаешь. Обойдусь. И валил бы ты, о Царь, к своим. Спокойнее б всем было. И жить. И спать.

— Я свалю, — заверил Алулу, ногой Степана тронув Надежду и Озулию, старательно изображающих обмороки. — Ты смелая и глупая, о смертная девушка…

— Я не смертная, — резко бросила Элпфис. — Я же не человек. Я фрагмент. Не видишь?…

Вот тут Викентий на нее посмотрел. Потому что в голосе Элпфис зазвенели совершенно человеческие слезы.

И Царь тоже посмотрел на нее. Потом легко коснулся рукой девичьей щеки, и Викентию показалось, что лицо Элпфис перестало быть таким нечеловечески бледным. Что его озарил вполне милый румянец.

— Ты смертная, — ласково сказал Царь. — Потому что отныне ты человек. Полностью. И ты ни в чем не зависишь от нее, от второй твоей ипостаси. Ни в жизни. Ни в смерти. Ни в снах, ни в яви.

— А-а… — только и выдавила из себя Элпфис.

— Это не награда, — продолжил Царь. — Это подарок.

— Спа-сибо, — прошептала Элпфис.

— Живи на здоровье, — улыбнулся Царь и перестал золотиться. — Ну что ты лезешь, Степан, дай мне пообщаться с девушкой! Что? А-а… Да, пора.

— Царю пора. И мне тоже, — произнес Степан. — Календарные сутки истекли. Пишите письма, шлите нам мессаги!.. К тому же жрецы кругом рыщут, а Президент чуть ли не в истерике от всего этого вторжения… Кешаня! Попрощаемся, что ли! Не забывай своего Гремлина! Это я устроил тебе такое светлое будущее!

— Да уж…

Они обнялись.

— Ч-черт, жмешь как, — хохотнул Викентий. — Медведь!

— А я за себя и за Царя. Алулу тоже тебя обнимает. Лечи, велит, своих болящих, Кешаня! Чего тебе еще, Алулу? А, это верно. Это святое.

И Степан крепко целует в губы притихшую ошеломленную Элпфис.

— Это тоже за двоих, — пояснил он. — Кеша, ты тут без меня не теряйся! Стань, в конце концов, не мальчиком, но мужем!

— Пора, Степан…

И Степан взмахнул руками, словно хотел дирижировать оркестром. Но вместо ожидаемой музыки пришла тишина.

Тишина перед дальней дорогой.

И среди этой тишины больше нет Царя Непопираемой земли Алулу Оа Вамбонга, нет Степана Водоглазова по кличке Гремлин, нет властолюбивой и запутавшейся в собственных желаниях и обманах Надежды Абрикосовой.

И Лупомбомбы Озулии с ее циркониевыми браслетами тоже нет.

И Викентий готов поклясться на чем угодно, что сейчас в Москве нет и следа племени вибути. Ушли жрецы, слоны, девственницы, золотые дороги, самоцветные пирамиды…

Москве просто приснился сон.

Экзотический сон с вполне положительным концом.

Ну и что, что приснился он среди бела дня. Сны сами выбирают, когда и кому им сниться.

Но Викентия это сейчас не волнует. Он так и остался сидеть на скамейке, не считая минут-часов, делая вид, что не замечает, как на краешек тихо подсела Элпфис…

И, возможно, это покажется странным, но Викентий абсолютно спокоен. Он ничего не анализирует, не переосмысливает, не вступает в бесплодный диалог с самим собой по поводу странностей бытия.

Он просто ждет.

Когда этот богатый на события день неуловимо превратится в тихий (таких давно не было!), теплый и нежный августовский вечер.

Когда можно будет сказать сидящей рядом девушке:

— Я почти перестал в тебя верить.