Просо судьбы (СИ)

Тьяри видел, как капрал впереди него ушёл от ятагана и, резко наклонившись, ткнул мечом врага, но попал в подставленный небольшой круглый щит. Второй, короткий и быстрый тычок влетел в окантовку щита, соскользнул по бедру «тёмного», и, видимо, попортил шкуру зверя, отчего ягир, яростно завыв, присел на задние лапы, а передней правой отмахнулся, влепив точно в голову коня, срезав когтями шкуру, зацепив и глаз, и ухо, пропоров борозды до самых ноздрей, отчего бедное животное, жалобно заржав, резко прянув назад, стало в тесноте кружащихся тел заваливаться набок. Капрал при этом кувырком ушёл влево, успев вовремя выдернуть ноги из стремян. С обоих сторон соскочившего товарища прикрывали гвардейцы, едва-едва успевая отражать удары наседающих наездников. При этом тот, что справа, прежде раненый стрелой, был уже без шлема, с залитой кровью головой, но, еле держась в седле, продолжал отчаянно отмахиваться чуть ли не вслепую.

РоАйруци вначале сшибки чудом увернулся от мелькнувшего над холкой коня и прошедшего у самого лица — казалось, он почувствовал кожей лёгкий ветерок — жала пики. Урук бил снизу, подло, из-за корпуса коня, и только случайно дёрнувшееся животное уберегло рыцаря от непоправимого. Потом, видя отчаянное положение гвардейцев, он, словно обезумевший, забыв все уроки наставников, как крестьянин или дровосек, привстав на стременах, сверху вниз лупил непробиваемого «тёмного», ловко и даже как-то играючись блокирующего удары пикой и щитом. Ударе на пятом древко пики таки не выдержало, и в лицо Тьяри метко полетел обломок, неприятно задел щеку. Замешкавшийся РоАйруци, сейчас не видящий ничего, кроме ненавистной бледно-зелёной хари со слегка раскосыми чёрными глазами и раззявленный во всю ширь рот, понял, что не успевает нанести тот решающий удар до того, как урук выхватит ятаган. Но тут какая-то неумолимая сила развернула и его коня, и «тёмного с ягиром, словно таран, прошла всё это месиво, разбрасывая в стороны и своих, и чужих. Быстрое узнавание — это Лири вломился в схватку мелькнуло где-то совсем на краю сознания, а рефлексы, жёстко вбиваемые когда-то непреклонными и где-то даже жестокими учителями наконец-то сработали: чудом не вывалившись из седла, он подался вперёд, левая ладонь в латной перчатке безжалостно и безбоязненно схватила шкуру дрожащего ягира, опёрлась о холку словно потерявшего ориентацию и неосмотрительно подставившего башку зверя, правая же, не теряя времени на замах, резко ушла вперёд. Острие на треть клинка вошло в раззявленную глотку урука. РоАйруци в этом звуковом аду даже почудился треск ломаемых зубов и хруст затылочной кости.

Это было неописуемое ощущение удовлетворения. Ягир, как нашкодивший котёнок, отчаянно взвизгнув, дёрнулся прочь, оставив в руке клок шерсти, а меч сам собой освободился из плоти. Взметнувшийся росчерк чёрных капель, испачканное полотно оружия, а самое главное, продолжающие пялиться на него глаза, постепенно теряющие осмысленность, говорили о результате. И губы молодого рыцаря, словно почувствовавшего вкус крови, раздвинулись в какой-то детской улыбке, а из горла сам собой хищной птицей вырвался крик: «Бар-р-р!»

Казалось, с начала схватки прошла вечность, но реального времени — десяток минут. Атака, сшибка, рубка — и всё вдруг закончилось: уруки повержены, ягиров добивают. Тьяри переполняли несколько отчасти противоположных чувств. Во-первых, это была внезапно накатившая пустота — усталость, словно он несколько часов подряд тягал на тренировке огромные валуны. И второе — сумасшедшее воодушевление и азарт. Они сделали «тёмных»! Причём до подхода основных сил отряда. Да, это было непросто — уруки действительно хорошие бойцы. Но не так уж и страшны. И при этом не потеряли ни одного воина, лишь двое раненых: один с наконечником в плече — над ним уже склонился святой отец Ирий, да живучий капрал, прихрамывающий и с висящей плетью правой рукой, вполне себе жизнерадостный, омрачившийся лишь, когда наклонился добить своего скакуна, хрипящего кровью и болезненно косящего уцелевшим глазом.