Прости

Ладно, не завтра он еще появится. Да и не обязательно ему на глаза попадаться. Можно заболеть, к примеру. Можно в хранилище себя чем-нибудь занять, можно… И даже если – не съест же он ее! Это ему нужно бояться! А ей? Что нужно – ей?

Ей нужно, чтобы все оставили ее в покое, неужели так трудно понять?

Или «все» – это тоже самообман? Спокойствие – оно ведь внутри? По заветам великого Карлсона: спокойствие, только спокойствие!

Глава 9

Спокойствие, только спокойствие, ворчал Александр, неодобрительно разглядывая в зеркале собственную физиономию: волосы дыбом, глаза, как будто не просыхал неделю, на щеке красными полосами отпечаталась тетрадка, на которой он вчера ухитрился заснуть. Хотел ведь после звонка Карины еще почитать, интересно же, но и страницы не осилил, срубило. А вот если бы она не позвонила, читал бы себе и читал. Или так и так сморило бы? И нечего с больной головы на здоровую валить.

Голова, к счастью, вовсе не болела. Он даже помотал ею, напоминая себе: слона надо есть по частям. В смысле: умыться, привести себя в порядок и тогда уже смотреть на окружающую действительность. Но сперва – позвонить в больницу.

После сообщения «состояние тяжелое, но стабильное» даже собственная мятая физиономия стала казаться не такой уж и отвратительной. А после короткого контрастного душа (Александр шипел и шепотом матерился, но терпел) и вовсе вполне человеческой. Волосы он пригладил пятерней – не в театр, сойдет. Кофе едва не убежал, Александр в последний момент сдернул с огня турку с уже поднимающейся шапкой, и этот крошечный подвиг вдруг примирил его и с собой, и с действительностью, и даже с сумасшедшей Кариной. Он торопливо, боясь передумать, набрал сообщение диспетчеру, посчитав, что один «безработный» день вряд ли отправит его в бездны банкротства и даже репутацию («Саша такой обязательный, такой аккуратный») не испортит. И даже с голоду он (в буквальном смысле) не умрет: в морозилке нашлась пачка пельменей (о холостяцкий спасательный круг!), пергаментный сверток с полудюжиной котлет (можно с вянущей в овощном ящике картошкой пожарить, но потом), в холодильнике полбуханки хлеба, окаменевшая (привет археологическим дачным пряникам!) сырная горбушка и несколько консервных банок.

Три бутерброда со шпротами превратили жизнь из сносной в великолепную. Кофе Александр унес в комнату, где дожидалась несколько помятая, но все столь же притягательная тетрадка.

Серая тетрадь

…Статья, которую я задумывал как фельетон, получилась глубже и интереснее. Не пасквиль, не жалобное письмо в редакцию с просьбой разобраться, а вполне серьезный материал, хотя и хлесткий, но не ограничивающийся частным случаем. Я постарался как можно яснее выразить основную мысль: Родионов – лишь пример карьериста, который лезет вверх, шагая по головам и не гнушаясь никакими методами, но ведь не исключено, что есть и другие?

Перечитал текст несколько раз, поправил, добиваясь максимальной точности, перепечатал на машинке и отвез в знакомое здание, к Федотычу, заместителю главреда, с которым познакомился во времена «Алого паруса». Он курировал еще и рубрику «Проблемы и полемика», самую подходящую для того, что я написал.

– Растешь над собой? – засмеялся он своим странным, глухим, как из-под стола, смехом. – Зря ты все-таки на журфак не пошел, я бы тебе и характеристику написал. Ну, может, еще и передумаешь. Поинженеришь, жизненного опыта наберешься, для журналиста ведь главное не диплом, а опыт… А, сам знаешь. Давай материал, погляжу. Не прямо сейчас, ладно? Планерка у меня.