Прости

И она веселилась. Совершенно искренне. Им с Кариной приходилось выступать на подобных вечеринках, но тогда Олеся была обслугой, чуть повыше, чем вон те официанты в белейших рубашках, а сейчас она тут своя. Герман охотно знакомит ее с друзьями – почему-то среди них довольно много мужчин за сорок, а то и за пятьдесят, зато женская половина – сплошь юна и прекрасна. И она, Олеся, ничуть не хуже! Может, у нее и нет таких бриллиантов, как у той брюнетки, что настырнее всех сыпала провокационными вопросами, но платье у Олеси ничуть не хуже. И самое главное – Герман-то с ней, а не с брюнеткой! Правда, после нескольких танцев оставил ее одну, вздохнув, что праздник праздником, а дела сами себя не сделают. Кажется, того высокого брюнета, с которым он сейчас разговаривает, зовут Павлом. Опять у Олеси все имена в голове перепутались! Вот как зовут этого, что встал прямо напротив:

– Потанцуем? – И руку протянул приглашающим жестом.

А их вообще знакомили? Впрочем, разве это важно? Она кивнула, принимая приглашение.

Танцевал блондин весьма недурно, разве что, на взгляд Олеси, слишком сильно старался прижать ее к себе.

– Ты давно с Германом? Где он тебя нашел?

– Не очень, – Олеся улыбнулась, пытаясь хоть немного отстраниться. – Познакомились на одном… перформансе.

– О! Ты поклонница искусства?

– А ты нет?

– Ну если оно облечено в такие формы… – Он проехался ладонью по всей Олесиной спине, от косточки в основании шеи до… Если бы не кружевная вставка, запустил бы руку и под платье!

Еще и ладонь потная! Олеся попыталась отстраниться еще настойчивее – и наткнулась на тяжелый взгляд Германа.

– Простите, – высвободившись из потной хватки блондина, она едва удержалась на тонких каблуках.

Схватив ее за руку, Герман повел (чуть не потащил) ее из главного зала в вестибюль.

– Вижу, ты и без меня прекрасно со всеми познакомилась, – цедил он сквозь зубы. – Похоже, тебе понравились мои друзья?

– Не все, – тихо возразила Олеся, глядя в застывшее бледное лицо. – Этот был, по-моему, совсем пьян.

– Но танцевать ты с ним не отказалась, – каждое слово звучало резко, как выстрел. И Олеся вздрагивала, словно в нее попадали настоящие пули. Она видела в каком-то сериале: в человека стреляют, на белой футболке расцветают темные кляксы, и тело каждый раз вздрагивает.

– Я… я не думала, что… – начала было она, но Герман не дал ей договорить.

– Думать надо всегда! – Он резко отвернулся, толкнув пробегавшего мимо официанта.

Парень забормотал извинения, но Герман только сморщился брезгливо.

Только бы не заплакать! Олеся изо всех сил сжала кулачки – но ногти-то короткие! С длинными на скрипке не поиграешь! – и вместо ожидаемой отрезвляющей боли почувствовала лишь давление. Пришлось закусить губу. Разрыдаться – нельзя. Что ж, провалила свой первый бал и навсегда останется в прокопченной кухне. Поверила на мгновение, что сказка возможна? Р-раз-с-мечталас-сь, З-с-солушка? Н-на тебе грязной половой тряпкой по физиономии! Тут, деточка, жизнь, какие еще сказки?

Дома она поплачет, конечно. Сейчас же главное – держать лицо и спину. Олеся направилась к гардеробной комнате.

– Ты куда это? – Герман больно схватил ее за плечо.

– Домой, – прошептала она. – Я… я завтра передам тебе платье. С ним ничего не случилось, его, наверное, еще можно сдать в магазин, – голос так и норовил дрогнуть, но она держалась.

– Домой?! – непонимающе переспросил Герман. Помолчал, все так же стискивая ее плечо и громко, со свистом втягивая и выпуская воздух сквозь сжатые зубы. – Олеся! Не надо! То есть… да, ты можешь уехать, но мы можем уехать вместе! Пожалуйста! Я испугал тебя? Прости! Я когда увидел, как этот придурок тебя лапает, с катушек слетел. Пожалуйста! Я ведь люблю тебя, нельзя так…

Люблю?! Олесе показалось, что вычурные светильники под низким потолком, мигнув, начали гаснуть. Нет, не светильники – это в глазах потемнело. И в ушах звенит. Нет, не звенит – это шум крови, сердце бьется так оглушительно, что непонятно – почему никто не бежит на этот грохот?

Нет, она не станет падать в обморок!

Герман… ее… любит?!! А она… Взлет из темной глухой бездны отчаяния – к сияющему счастью – это и есть… любовь? Да Олесе ни за какие коврижки… Глупенькая, прошептал кто-то в голове – ты ведь тоже его любишь!

И звон в ушах, и странный привкус во рту… Кровь из прокушенной губы. Конечно, любишь!

– Господи! – ахнул Герман. – У тебя… кровь! Маленькая моя! Извини, ну извини! – Он прижал ее так, что перехватило дыхание, покрывая лихорадочными поцелуями и окровавленную губу, и все лицо, и шею, и волосы, и руки…

Господи, вторил голос в Олесиной голове, какое счастье, что мы встретились… За такое счастье ничего, ничего не жаль!

– Леська, хватит дрыхнуть! – завопила в трубку Карина, позвонив в какую-то несусветную рань. Впрочем, Олеся была этому даже рада: уж лучше не выспаться, чем опять искать в тумане несуществующий выход. – У меня есть идея!