Прости

– Да как-то… Шла, шла, потом в набережную уперлась, а там мост. Красиво так, спокойно. Стояла, потом мужик подошел, я даже не испугалась, представляешь? Оказался таксист, довез и даже денег не взял, сказал, смена закончилась, а он хочет плюсик в карму.

– Везет нам с тобой на таксистов. Точно с тем не хочешь познакомиться?

– Карин!

– Ладно, вот твоя богадельня, топай. Мне правда торопиться надо.

Усадив вышедшую наконец из отпуска Асю за стойку, Олеся скрылась в хранилище. Чего-чего, а бумажной работы в библиотеке всегда навалом. Но на самом деле она просто забилась в угол, баюкая опять занывшую руку.

Пять лет назад

Двойные, тройные, пиццикато, флажолеты… Выше, сильнее, ярче! Не думать о технике? Что о ней думать – музыка сама, сама все сделает! Она подхватывает – и летит! И ты – летишь вместе с ней! Светлее, ярче, мощнее!

Римма Федоровна молчала.

Олеся глядела, прикусив губу – неужели не то?

– Тебе не хватает… – начала Римма Федоровна, и Олеся почувствовала, как внутри что-то обрывается. Леденеет. Не хватает? Почему Римма Федоровна качает головой? – Уверенности тебе, девочка моя, не хватает. Что такое, в самом-то деле? Вот только что ты играла – и была на вершине. И вдруг – глядишь на меня, как горничная, которая боится, что где-то нашлась пыль. Плечи расправь.

Олеся послушалась.

– Уже лучше. У тебя крылья наконец-то прорезались, а ты все оглядываешься на чужое мнение.

– Но вы…

– Ну я. Мое мнение… да. Но вот так вот ждать сторонней поддержки… Не дело это. Нет, не дело. Впереди Братовник.

– Б-б-р-рат-товник? Н-но к-как… Я ведь даже еще не… в смысле еще студентка, разве…

Братовник? Международный конкурс имени Яна Кубелика? Один из самых… Не может быть, Олеся что-то неправильно поняла, Римма Федоровна не может это говорить всерьез. Но та – улыбалась:

– Тебе до выпуска рукой подать. Вот вместо экзамена по специальности и будет Братовник. Точнее, отбор на конкурс. От Гнесинки в национальном отборе участвуют двое. Так что готовиться будете с Лешей. Но в Братовник поедет только один, ты ведь понимаешь? И заниматься придется еще больше.

Олеся только кивнула, бережно укладывая скрипку в футляр и укутывая ее нежным кашемировым шарфом – совсем стареньким, бабушка говорила, что он остался от мамы. Заниматься еще больше? Да она… да ради такого… Братовник! Герман недовольно морщился, когда она занималась дома – он же не бездельник, работает, устает, дома хочется тишины. Значит, придется здесь, в родных стенах. Правда, Герману и это может не понравиться. Иногда трудно бывает ему что-то объяснить. Может просто запретить – как на прошлой неделе, когда Олеся собиралась посидеть в кафе с Кариной, – может и вспылить. Потом будет целовать и называть дурочкой. Наверное, она и впрямь дурочка. Он же всего-навсего старается подтянуть ее до своего уровня. Чтоб не ловить недоуменных взглядов друзей (и особенно подруг): где ты «такое» откопал и, главное, на фига? Рядом с блестящим Германом Олеся действительно была слишком… обыкновенной. Тусклой. Неподходящей.

Но если получится победить в Братовнике… или хотя бы пройти отбор – один кандидат от страны, все сурово, – тогда она ведь будет уже не «непонятно кто», а вполне видная персона?

– О чем задумалась, звезда факультета? – Улыбающийся Лешка стоял совсем рядом с кабинетом Риммы Федоровны. – Тебе уже сказали?

– Угу.

– Не слышу восторга в голосе, – хмыкнул Каринкин жених.

– Какой восторг, Леш? Страшно!

– Тебе? Страшно?

– А тебе нет? От одной Гнесинки нас двое, а представь, сколько всего в национальном отборе? Так что даже на этом уровне все вилами на воде, а уж в Чехии, где со всего мира…

– Лесь, ты вообще? – Он покрутил длинным «скрипичным» пальцем у виска. – От нас, видите ли, двое. Я тут, насколько понимаю, чисто для мебели. Ну чтоб ты не расслаблялась. Так-то ты меня как стоячего обойдешь. Да и весь этот национальный отбор. Ну кто тебе ровня? Разве что Сметанкин – помнишь, из Питера? Да и то. От тебя ж искры летят, когда ты играешь, а он… Да и программа у него попроще. Ты ж «Розу» повезешь? И, кстати, думаешь, там, в Чехии, много будет тех, кто…

– Леш, я пока ничего никуда не везу. Еще пахать и пахать, – она мотнула головой и включила мобильник. Ох, двенадцать неотвеченных! И время… ох и еще раз ох. Одиннадцатый час! Долгонько они с Риммой Федоровной занимались. Герман сердился, когда она забывала включить телефон. И расписание помнил, и звонил постоянно, беспокоился, где она и что с ней. Но это тоже было приятно.

– Что, потерял тебя твой повелитель? – хмыкнул Лешка. – Бросала б ты его.

– Спятил?

– Ну тогда хоть после Братовника подумай на эту тему.

Вот дурак-то!