Прости…

Город прошлого встретил её холодным северным ветром. Волной нахлынули воспоминания. Оказывается, долгие годы отсутствия, не стёрли из памяти те волнующие события, которые теперь так были важны для неё. Она помнила всё до мельчайших подробностей: каждую улочку, каждый дворик, даже лица прохожих казались ей знакомыми. Ирина почти бежала по скользкому тротуару, кое-где покрытому пушистым снежком. Она торопилась со всех сил, будто могла опоздать. Когда впереди показалось серое здание роддома, замедлила шаг и перевела дыхание. Казалось, что сердце от волнения просто выпрыгнет из груди. Если старый фасад здания ничуть не изменился, то внутри помещения был сделан хороший ремонт, часть стен была перестроена, или снесена. Интерьер изменился до неузнаваемости. В холле на полу благоухали цветы, а рядом с окошком стола справок, стояли большие кожаные диваны для посетителей. Здесь же находилась и комната выписки матери и ребёнка. Дверь была приоткрыта и Ирина заглянула внутрь: на фоне цветных фотообоев, именно в эту минуту, фотографировались счастливые родители. Мужчина в потёртых джинсах старался поставить хороший кадр, и всё время просил смотреть на него. Ирина улыбнулась, она вспомнила, как много лет назад, здесь же на этом месте, только на фоне голубой стены, они с Серёжей позировали их старому знакомому. Сейчас она так отчётливо вспомнила эти чёрно-белые снимки из семейного альбома, что как будто это было вчера.

После недолгих уговоров Ирину всё же пропустили наверх к кабинету заведующего. Но дверь была заперта, ничего не оставалось, как только ждать. Время тянулось очень медленно, то и дело Ирина смотрела на часы и чем больше она сидела, тем сильнее волнение охватывало её. По другую сторону коридора, за стеклянной дверью находилось отделение патологии беременных. Иногда оттуда выходили женщины с большими и не очень животиками и парами прогуливались по узкому холлу. До слуха долетали обрывки их разговоров. Ирина уже встала, чтобы спуститься вниз и подождать там, ей больно было слушать, как роженицы мечтают о своих младенцах. Она уже подошла к лестнице, как вдруг заметила, что из отделения вышел молодой врач и, сделав какие-то замечания женщинам, подошёл к кабинету заведующего.

— Вы ко мне? — заметил он Ирину.

— Я к Фёдору Петровичу, заведующему — растерянно произнесла Ирина.

— Уже семь лет как он не работает, теперь я исполняю его полномочия.

— А где же он?

— Ушёл на заслуженный отдых. Я так понимаю, вам нужен именно он?

— Да, желательно. Но, может быть, и вы мне сможете помочь, — неуверенно произнесла Ирина.

— Хорошо, заходите в кабинет. У вас есть десять минут, я очень занят, тороплюсь, вы и не представляете как. Сегодня конференция на ней будут присутствовать мои коллеги из области, а мне ещё нужно подготовиться, сами понимаете как это важно.

— Я постараюсь вас не задерживать. Мне нужна информация за тысяча девятьсот семьдесят четвёртый год.

— Ух, ты, — присвистнул доктор. — И что за информация?

— Сколько было отказников, и в какие детские дома их определили.

— Так, это уже становится интересным. Вы из «органов»?

— Нет, мне лично необходимо. Дело в том, что в это время я родила здесь двух девочек, один ребёнок был очень слаб, и я от него отказалась…

— Теперь раскаялись и вернулись всё исправить? Что-то вы долго думали мамаша!

— Я вам не мамаша, — возмутилась Ирина.

— А кто вы? Мама-кукушка?

— Хорошо, как хотите, но я должна всё узнать! Вы даже себе представить не можете, через что мне пришлось пройти. Тысячу раз раскаялась уже в своём поступке! Помогите мне, пожалуйста! Я умоляю вас, ведь это не тяжело, просто нужно поднять документы из архива за тот год. Ведь ещё не прошло двадцать пять лет, я точно знаю, что именно столько они хранятся.

— И всё та вы знаете! Только не учли одного — это не в моей компетенции! Ничем помочь не могу

— Почему не в вашей? Я знаю, вы меня осуждаете. Да, я заслуживаю осуждения! Ну что теперь поделаешь, если так вышло, назад ведь вернуть уже ничего нельзя. Помогите мне, очень вас прошу, может быть моей девочке нужна поддержка. А вдруг её никто не усыновил и она одна совершенно в этом мире.

— Информацию об усыновлении вам никто не откроет, какие бы материнские чувства у вас там не взыграли. Мне кажется, я вам не смогу ничем помочь. Извините, мне нужно идти.

— У вас сердце есть? Что вам стоит поднять архив и посмотреть. Я умоляю вас!

— И вы ещё у меня про сердце спрашиваете? Бывает же такое! — хмыкнул он себе под нос. — А что касается архива… по-вашему, он что у меня в столе лежит и я в любое время могу так запросто достать любую историю родов и почитать на досуге?

— Ну, что же мне делать? — всхлипывала Ирина.

— Не знаю. Честно, не знаю. За мою практику такого случая не было. Посмотреть архивные данные, вам точно никто не позволит. У вас же не украли ребёнка, а вы добровольно от него отказались, то есть никакого криминала.

— А причём здесь криминал?