Ольга не узнала Ваньки, хотя там, в холодном городе, где ночи намного длиннее, он снился ей почти каждый день. То хмурый и неприступный, то хохочущий, забавно рыжий….
Сквозь окошечко бокса девушка увидела небольшую, скудно обставленную палату: тумбочка и кровать, на которой сидел худой, бледный мальчик.
Казенная полосатая пижама висела на его хиленьком тельце, как на вешалке. Маленькая коротко стриженая голова мальчонки была покрыта рыжим ежиком отрастающих волос. Это был он.
К Ваньке подошла медсестра и, что-то сказала. Вероятно, сообщила, что его забирают отсюда. Мальчик безразлично выслушал ее и отвернулся к окну.
Сердце Ольги сжалось. Она не верила, надеясь на лучшее. По ее щекам потекли немые слезы.
– Я вас предупреждал, голубушка, – съехидничал врач.
– Здесь одежда для него, – передала женщина сумку, – Я подожду на улице. Не хочу встречаться с ним в больничной обстановке…
– Вы думаете, это что-то изменит?
Ольга не ответила, она направилась к выходу.
Удивленные глазам мужчины, кажущиеся из-за очков, и без того неуместно большими, сделались просто огромными, как блюдца.
– Ненормальная…, – прошептал он вслед Ольге.
Ольга вышла из больницы и жадно хватанула ртом свежего воздуха.
– Ну, что? – спросил Сашка.
– Они, сейчас, приведут его, – едва слышно ответила девушка.
Александр обнял ее за плечи.
– Не волнуйся….
Ольга резко смахнула его руки.
– Не забывай, – рассердилась, вдруг, она, – Женаты мы, только, на бумаге!
– Я совсем не это имел в виду, – обиделся мужчина, – Просто беспокоюсь за тебя…
– Извини, Александр, – дрогнувшим голосом попросила Оля, – Но я хотела бы встретить его одна…
Ее трясущаяся рука съежилась в маленький кулачок, и вся она, казалось, замерзла.
– Хорошо, я буду ждать у машины, – развернулся Сашка, готовясь уйти. – Оля…, – замялся он на полуслове, – Ты, только, не переживай. Я не брошу вас, как бы, там не обстояли дела с мальцом…
Девушка в ответ лишь качнула головой. Чтобы успокоиться, она начала прохаживаться по талым тропинкам прибольничного парка.
Крупная, полнотелая женщина, сбивчиво объясняла врачу на ходу.
– Я ему говорю: «На улице, еще снег, холодно. Да, и зачем, они тебе, эти Гулливерские башмаки? Ты их все равно потеряешь по дороге…», – нянька и, теперь, недоумевающее пожала плечами, – И, ведь показала, какую красивую обувку ему принесли. Новенькие ботиночки на натуральном меху… Двести рубликов на базаре…, – покачала женщина головой, – Но он, прямо, вцепился в свое старье! – оправдываясь, воскликнула она.
– У мальчика расстроен рассудок, Нина Васильевна, – не сомневаясь в выставленном диагнозе, сказал психиатр, – Поэтому ожидать от него можно, чего угодно. Вашей вины здесь нет, – успокоил он ее
– А, поглядеть, такой тихенький, – вздохнула Нина Васильевна, – И глаза у него красивые… Я ни у кого, еще таких не встречала. Как же, только, эта Григорьева набралась смелости взять его? – прозвучало в голосе сердобольной сотрудницы неподдельно изумление.
– По крайней мере, – раздраженно ответил заведующий, – Мы ее предупредили, на что она идет.
– Да, – растерянно согласилась нянька, – Но такая обуза для молодой женщины! – никак она не могла взять в толк поступок Ольги.
Оля, погруженная в собственные мысли, не слышала, как хлопнула дверь.
– А, вот, и ваш мальчик! – обозвала ее медсестра.
Ольга обернулась и снова увидела незнакомого ей Ваньку. Хотя сама на днях покупала ему одежду в универмаге, все в нем было чуждо и неузнаваемо. Девушке стало страшно.
– Иди, – подтолкнула мальчишку медичка, – Ты будешь, теперь, жить с этой тетей! – но мальчик, устремив бездумный взгляд в серое безбрежье весеннего неба, не сдвинулся с места.
Пытаясь справиться с волнением, Ольга посмотрела на Ваньку еще раз. Она заметила, как подтянулся он за зиму: рукава куртки были впритык, брюки доходили, только, до щиколоток, а ведь Оля старалась брать все на вырост. И, вдруг, девушка вздрогнула, подавившись прохладным, влажным воздухом.
Ноги Ваньки были обуты в те самые кроссовки, что, однажды, она подарила ему. Едва сдерживая нахлынувшие чувства, Ольга осмелилась заглянуть ему в глаза. Когда же она сделала это, холодок пробежал по спине. Оля увидела, там пустоту.
Мальчик равнодушно глядел вдаль парка, не узнавая ее.
– Ваня, – позвала Ольга его слабым голосом.
Ребенок встрепенулся, по его лицу пробежала тень сомнений. Он начал пристально всматриваться в незнакомку. Молодая, красиво одетая женщина показалась ему чужой, никогда прежде не встречавшейся. Но, вот, лоб мальчика сморился, было заметно, как Ванька судорожно пытался, что-то вспомнить. Рот его дрогнул, и крик, вырвавшийся, казалось, из самой души, потряс сырой воздух.
– Мама!
Шурша крыльями, с деревьев слетели встревоженные грачи.
Медсестра тоже вскрикнула.
– Заговорил, Борис Петрович! Он заговорил! – обращаясь к врачу, и забыв про приличия, затеребила она воротник его накрахмаленного халата.