"Прости, любимая, так получилось..." (СИ)

Всё это время о Серже она совершенно не вспоминала. Даже мысль о том, чтобы уехать из этого дома была какой-то абстрактной, не связанной с конкретным человеком. Точнее, наоборот — неотделимой от того самого человека. «Уехать» значило только оказаться подальше от Дэна. Оказаться так далеко, чтобы больше не чувствовалась эта ноющая пустота внутри, чтобы не снились ночами зелёные глаза, насмешливые и нежные. Целого океана для этого оказалось мало.

Вынужденное одиночество в доме, полном людей, ничуть не помогало отвлечься. Хотя работы у неё, в отличие от того же Теда, меньше не становилось, — пыль сама собой никуда не девалась, — но и этого было мало для того, чтобы хоть как-то себя занять и не думать о нём.

Лия носила, не снимая, бисерный браслетик с рыжим лисом. Его подарок. «Он смешной и поднимает мне настроение», — сообщила она Полли, хотя та ни о чём её не спрашивала.

Аайда надёжно оккупировала спортивный зал, и теперь на тренажёрах висели длинные полупрозрачные драпировки цвета корицы и шафрана, испещрённые по краю экзотическими санскритскими значками, а в углах медленно курились ароматические свечи. Ранним утром она сама занималась там практикой, а после восьми вечера непреклонно притаскивала вяло упирающегося Станислава на профилактические занятия йогой «дляа позвоночникаа». Лия избегала заходить туда. Воспоминания об их последнем поцелуе, горькие и томительные одновременно, накатывали на неё каждый раз, и даже восточный колорит ни капли не спасал.

Кора… Он любит Кору. Не её. Она просто в какой-то момент случайно подвернулась под руку. И все эти нежные взгляды, и касания рук, и прогулка по ночному городку, и тот умопомрачительный поцелуй — всё это предназначалось не ей. Поэтому каждый раз его злость и отчуждение брали верх. Дело не в том, который Дэн настоящий. Дело в том, кого он видел перед собой — свою погибшую возлюбленную или… какую-то рыжую ведьму.

Лия вздыхала, смаргивала слезинки с ресниц и с удвоенной силой принималась за работу. Дом просто сиял, но это не приносило ей никакой радости.

Вечерами становилось совсем тоскливо. За окном ходили ходуном от ветра голые ветви деревьев и мокрые белые хлопья таяли, не долетая до земли. Заботливо укутанные Полиной розы в серых промозглых сумерках казались изломанными силуэтами каких-то одиноких существ, заблудившихся среди пустых садовых дорожек.

Иногда Лия играла на рояле. Она честно спросила разрешения у Станислава, который теперь остался за главного, и получила полную индульгенцию. «Что угодно, только не собачий вальс». Насчёт этого он мог не опасаться. В одну из своих поездок в город девушка купила целый ворох нот в букинистическом магазинчике на площади, практически на развес. Никакой системы в них не было — встречалась и классика, и современные мелодии, и музыка из фильмов, — так что Лия просто оставила только то, что ей действительно понравилось. Время от времени её приходил послушать кто-то из обитателей дома, — даже Винни неожиданно проникся, — но чаще она играла сама для себя.

Увесистый том с репродукциями прерафаэлитов переместился на её прикроватный столик. Она перелистывала его едва ли не каждый вечер: Россетти, Миллес, Хант, Моррис… Уотерхаус. Всякий раз рано или поздно книга открывалась на его «Тристане и Изольде», как будто бы там лежала невидимая глазу закладка. Лия задумчиво обводила кончиками пальцев фигуру черноволосого рыцаря на глянцевой странице. В его лице, изображённом в профиль и слегка уведённом художником в тень, ей упорно виделись знакомые черты. Увы, её собственный рыцарь выпил зелье вечной любви не с ней.

Она отчаянно скучала по нему. Убирая вещи Дэна из голубой комнаты, Лия невольно задумалась о том, как же близко он был от неё. Так близко и так недостижимо далеко — что в соседней комнате, что на другом континенте. Когда-то он был её любимым современным художником. Теперь просто — любимый. Она произнесла это слово про себя по слогам. Дэн. Лю-би-мый… Слоги падали каплями, ясно, светло и печально.

Закончив с комнатой, Лия поднялась наверх. Дверь в его мастерскую оказалась не заперта. На столе лежал лист бумаги, видимо, с последней его работой перед отъездом. Она подошла поближе и с любопытством взглянула. Прекрасная нежная акварель, мастерски выполненная: глаз сразу же отметил и композицию, и тёплый колорит, и отлично переданный свет. Что-то в модели показалось ей знакомым. Нет, не может быть! Каков нахал! Рисовать её голой — да ещё и название ставить в углу: «Солнечное утро. Лия». Маньяк. Сначала ломится в двери к приличным девушкам, а потом их рисует!