Прости, малышка... (СИ)

Наверное, слишком хмурю брови, потому что, хмыкнув недовольно, он добавляет:

— Силы тебе понадобятся. Не хочу, чтобы ты потеряла сознание, когда я буду тебя жёстко трахать.

От этих слов глаза мои лезут на лоб, а внизу предательски становится жарко. Надеюсь, он пошутил. Или нет. Какая-то часть меня, которая отвечает за похоть в моем сознании, сейчас встрепенулась и жаждет продолжения. Но здравый смысл все еще при мне, не дает расслабиться и пуститься в пучину порока.

— Зачем я тебе? — Говорит кто-то моим голосом, опережая мысли.

— Просто я так хочу.

— Не отпустишь? — В глаза.

— Нет. — Равнодушно.

В этот момент мне бы заткнуться и поесть все-таки, но вместо этого чувствую нарастающий гнев и вспоминаю все, что со мной происходило последние месяцы. Больше всего бесит то, что я не могу ничего предъявить этому ублюдку, ведь меня предупреждали обо всем, что будет, рассказали и о рисках, и о награде. Я ведь сама убежала, никто не вынуждал.

Да к черту все! Он не должен был трахать меня! В договор это не входило, и не важно, что самой мне этого очень хотелось. Если бы не эта сволочь, я не потратила бы столько нервов и сил, не чувствовала бы себя сейчас размазнёй, не желала бы одновременно всадить в него пулю и самой умереть в его жарких объятиях.

Я три месяца убеждала себя, что забуду все, как страшный сон. Что не буду хотеть, ждать и бороться с желанием увидеть его снова. До боли в висках, до искусанных губ, до истертых на нервах костяшек. Но все это — одна сторона медали.

Вторая жаждет мести. За растоптанную самооценку. За предвзятое отношение. За то, что эти миллионеры позволяют себе все, и им за это ничего не бывает. За всех девочек мира, обманутых подлыми мужиками. Но в первую очередь за себя. Мной распоряжались, как вещью. Захотел — иди в мою постель, захотел — вон к тому ублюдку. Словно я — бесхребетное существо, которым можно безоговорочно распоряжаться. Но это не так. Я буду сопротивляться, пока дышу.

Ты будешь трахать меня? — Попробуй.

Будешь унижать? — Рискни.

Станешь подавлять мою волю? — Давай.

Все, что хочешь.

Я согласна на все.

Тебе это нужно?

Я дам тебе все, что захочешь.

Но, пока дышу, пока нахожусь в сознании… Всегда…

Всегда.

Буду пытаться сбежать.

Я буду рваться на волю и искать пути.

Каждый день.

Что бы ты мне не предложил.

Как бы мне не хотелось остаться.

Только так.

Теперь только так.

Глава 24

***

Я не притрагиваюсь к еде. Резко встаю из-за стола, двигая стул со скрипом.

— Знаешь что… Иди ты на хрен, «Корлеоне»! Я не твоя вещь! — Меня охватывает истерика. — Ужин? Да подавись! — Переворачиваю тарелку с каким-то салатом. — Думаешь, можешь распоряжаться мной? Мучить? Издеваться? Насиловать? Я лучше сдохну, чем снова позволю к себе прикоснуться…

На последней фразе силы почему-то покидают меня. Я устала. Устала все время быть начеку, оглядываться, бороться с собой, с ним, со всем этим убогим миром. Я понимаю вдруг, что больше не хочу. Не могу больше терпеть молча. Не желаю подчиняться.

А мой сексуальный монстр молчит. Просто молчит и смотрит. Так, что прожигает взглядом насквозь. Испепеляет мою душу, не щадит, убивает одними глазами. Медленно, как хищный зверь, поднимается и движется в мою сторону. Мои ноги прирастают к полу. Даже когда его точеный профиль непозволительно близко, так, что я чувствую жар и невероятную сексуальную энергию, исходящую от него, пытаюсь взять себя в руки, но все здравые мысли уже где-то далеко, а я плавлюсь, как сыр… Потому что, вопреки жадному взгляду, обещающему, как минимум меня съесть, Максим неожиданно нежно прикасается тыльной стороной ладони к моей щеке. Гладит её, спускается вниз, ведет по напрягшейся шее, обводит большим пальцем ключицу, чуть сжимает плечо.

Из моих губ вырывается вздох. Больше ничего не могу произнести, а причина всех моих бессонных ночей приподнимает пальцами мой подбородок и прикасается губами к уголку рта, невесомо, едва уловимо, но это почти целомудренное движение вызывает у меня внутри такой тайфун из бабочек, что еле держусь на ногах. Словно почувствовав мою слабость, «Корлеоне» обхватывает мою талию рукой и прижимает к себе, накрывая губы поцелуем — настоящим, не диким, но страстным, глубоким и таким необходимым мне сейчас, что я обхватываю его шею руками и сама тянусь навстречу.

Что я там сейчас говорила? Не позволю больше прикоснуться?

Ох… Да я умру, если он не будет прикасаться.

Если не возьмет сейчас то, что причитается только ему. То, чего я сама жажду больше всего на свете, отчетливо понимая, что именно ему можно делать со мной все, что захочет. И он это понимает. То, что может сделать это как угодно, где угодно и сколько. Но вопреки всем моим опасениям и худшим ожиданиям, мой любимый ненасытный зверь подхватывает обессиленное тело и несет куда-то, а я просто вдыхаю неповторимый запах, пытаясь запомнить, надышаться, словно пьяная, прижимаюсь к мужественной шее носом.