Прости меня, луна

— Давай! — зашептала в ответ соседка. — Все-все. Иди. Да, хорошо ей. Сейчас вот поест и еще лучше станет.

Вернулась с корзинкой, из которой торчало горлышко бутылки из зеленого стекла, поверх тряпицы лежала сдобная булка, добро посыпанная маком, а рядом красовались восковыми боками два яблока.

— И где же это он такое богатство раздобыл? — Лилия сноровисто извлекла бутылку, выдернула пробку, поднесла к носу и разочарованно протянула: — Фи, молоко. Хорошо хоть теплое.

Чашки в комнате не нашлось, поэтому царевна впервые в жизни пила из бутылки. Жадно жевала булку, совсем не обращая внимания на то, что молочные струйки портили и без того несвежую нижнюю рубашку.

Лилия сидела напротив, вздыхала и вертела в руках батистовый платочек с кружевной отделкой, только что обнаруженный ею на дне корзинки. Поймав печальный взгляд, Стелла, которую тканевой подарок нисколько не удивил (видела платочки и поинтереснее), жевать прекратила и только сейчас осознала, что поступила плохо — следовало бы поделиться сдобой с подругой, которая заботилась о ней всю ночь.

— Не-не-не! Ешь сама! Ой, ну, разве что самую малость… Спасибо, — Лилия отложила платочек. Откусив от булки посыпанный маком край, от удовольствия закатила глаза. — Вот будь добра, скажи, как так получается, что ты в монастыре всего третий день, а тебя уже и на руках поносили, и платочек кружевной пожаловали, и такой вкуснятиной одарили?

Царевна пожала плечами. Стряхнула крошки с груди, подцепила яблоко, протянула его соседке, во второе сама вцепилась зубами. Было оно сочное, сладкое, ароматное.

— Если платочек понравился, забери себе, — с полным ртом сообщила царевна. Все, что нужно было для счастья, она уже получила.

— Ой, как-то совестно брать дареное… — а глаза у Лилии заблестели. Было заметно, что заполучить милую вещицу ей хочется. — Спасибо!

Когда воспитанницы с яблоками почти разделались, за дверью послышался приближающийся стук — как будто кто-то размеренно бухал молотком по полу. Дверь распахнулась и на пороге появилась старая, сгорбленная годами монахиня. Опираясь на клюку, она вошла в комнату и устало выдохнула.

Лилия подхватилась пододвинуть стул, потому как казалась, что гостья вот-вот рассыплется, но была остановлена властным движением руки.

— Оставь нас, — голос был под стать. Скрипучий, как те ворота на заднем дворе царского гостевого дома, что открывались для телег с добром.

— Я платок постирать, — подруга перевела взгляд на Стеллу. Та только успела кивнуть.

От старухи пахло. Не сказать, что неприятно, но был тот запах каким-то густым, резким: словно кто-то невидимый глубоко в дерн вонзил лопату, и откинул пласт черной, жирной земли. Туда же примешивались ароматы еловой смолы и меда.

— Встань! — приказала монахиня, и царевна, так и не нащупав ногой башмаки, поднялась, вздрогнув от холода стылого пола. Под пристальным взглядом она чувствовала себя неуютно: сразу вспомнились и испачканная рубашка, и подтеки молока на шее, и свалявшиеся волосы. Стелла одернула ворот, провела ладонью по голове и робко улыбнулась.

— И откуда же в тощем теле такая силища? — старуха цокнула языком и пошла по кругу, внимательно рассматривая и виднеющиеся из-под короткой рубахи острые коленки, и торчащие лопатки, и косу, которую небрежно перекинули на спину.

— Какая, бабушка, силища? — переспросила Стелла, поворачивая голову, чтобы заглянуть в черные впадины, где прятались глаза гостьи.

— Мертвых поднимать, — коротко ответила монахиня и неожиданно рассмеялась. Каркающие звуки мало походили на смех, скорее на кашель. Отсмеявшись, старуха вытерла сухонькой ладонью слезящиеся глаза и, наконец, села. — Что? Не ожидала? Это тебе не девок в деревне обнимать, у которых чиряк на носу выскочил.

— А откуда вы знаете?.. Ах, да, настоятельница рассказала.

Был такой случай, был. Бежали они ватагой по околице, торопились к кукурузному полю, где спелые початки свои рыжие косы на ветру сушили, но плачь, донесшийся откуда-то из-за куста, заставил Стеллу остановиться. На скамеечке, скрытой от взора, сидела сестра одного из «грабителей». Любимый вот-вот заявится со свахой, а тут на тебе, прыщ на весь нос! Пожалела невесту царевна, прижала к себе, погладила по голове, да посоветовала в холодной воде умыться, приговаривая: «Хвороба уходи, красота вернись».

Девка, как назвала ее старуха, поверила, тут же побежала к рукомойнику. Через братца потом передала скатерку, собственноручно расшитую узорами по кайме. Царевне было приятно.

— Так та монахиня не умерла? — конечно же, Стелла помнила, где провела ночь, но рассказывать соседке о том, что из-за ее объятий человек испустил дух, побоялась. Да и вообще, как она уже усвоила, о своем даре лучше помалкивать.

— Нет, не умерла, — старуха скрестила ладони на набалдашнике клюки. — Мало того, умирать передумала. Передала тебе, что через недельку-другую, как в силу войдет, сама придет благодарить. Ты, девонька, умница.

Как-то сразу отпустило.

Стелла была бессовестно счастлива. Впервые, не считая того прыща на носу невесты, ее хвалили.

— Бабушка…