Прости меня, луна

«И Ветер», — Стелла вспомнила, что соседка по спальне влюблена в него, а потому будет счастлива, если он окажется рядом. Этот взрослый парень не слишком часто радовал девичью часть воспитанниц своим присутствием. Вечно в каких-то отлучках…

Лилию царевна не застала, а потому рассказать о пережитом не успела. Пока успокаивали Змея, на разные лады причитающего и рвущего на себе кудри, подруги и след простыл. Только разбросанные по комнате вещи говорили о том, что соседка собиралась в спешке.

— Как они там? Ночь близко.

— Ничего, они воины опытные, справятся. Было бы страшнее, если бы лед не запер Мавкино болото да Лебяжье озеро. Оттуда еще нечисти повылазило бы. Зимой хоть какая-то передышка.

Луна поморщилась.

— И как же вы столько лет в страхе живете?

Добря поставила кружку на стол и присела на краешек кровати. Поправила сбившееся одеяло.

— Ох, и не говори. Еще каких-то пятнадцать лет назад мы слыхом не слыхивали об умертвиях и прочей напасти. Вели тихую и размеренную жизнь. Никаких тебе мавок и оборотней. В здешних лесах волки водились да лисицы, иногда забредал медведь. И не потому, что попугать нас удумал, а просто хотел медком побаловаться.

— Угощали?

— Само собой. Бочонок недалеко от пасеки ставили, чтобы косолапый ульи не разорял.

— И что же случилось пятнадцать лет назад? — Луна вернула разговор в прежнее русло. Ведь не зря же Добря точную дату начала бед упомянула?

— Не пятнадцать. Четырнадцать. На исходе того жаркого лета кто-то вернул в мир Зло, — прошептала монахиня и печально покачала головой. Царевне от этого страшного шепота захотелось нырнуть с головой под одеяло, но она сдержала порыв.

Монахиня вздохнула и принялась мять в руках уголок наброшенного на плечи платка, украшенного по кайме кистями. Одну за другой беспокойные пальцы обрывали шерстяные нити, а хозяйка будто и не замечала, что портит добротную вещь.

— Спросишь, как мы догадались, что Зло вернулось? Нечисть, веками дремавшая в глубинах леса, в одночасье полезла наружу. Сначала появились неупокоенные золотодобытчики и охотники. Ну, из тех, что браконьерствовали и сгинули без следа. Потом начали оживать недавно захороненные. Но тут мы быстро нашли управу — читали над могилами заговоры да на саванах рисовали тайные знаки. Потом больше — всплыли со дна Лебяжьего озера утопленницы.

— Русалки?

— Почему русалки? — монахиня подняла брови, не догадываясь, что Мякиня когда-то и такие байки царевне рассказывала. — Обыкновенные девочки, которые разуверились в любви или не получили должного догляда от родителей.

Речь Добри была тихой и плавной. И хоть говорила она о страшном, Луна понемногу приходила в себя. Будто очередную нянюшкину сказку слушала, на этот раз об утопленницах.

— Уже лет пять как среди девушек из селений князя Серябкина повелось с горя топиться в Лебяжьем озере. Примером тому послужила его дочь, которая слыла дивной красавицей. Жениха подобрали ей под стать. Полюбили молодые друг друга всем сердцем, осенью свадьбу собирались справить, а он возьми да помри по неизвестной причине. Утром еще на коне гарцевал, а к вечеру уже в гробу лежал, — монахиня помолчала немного. — Калинушка, так звали княжескую дочку, в ту же ночь руки на себя наложила. Бросилась с камнем на шее в озеро. Хоронили Калину в девичьем венце и красных свадебных одеждах. Так и осталась, бедняжка, навечно в невестах.

Луна, слушая Добрю, сунула руку под подушку, где хранила листок с портретом Генриха. Погладила рисунок одним пальцем.

Нет, она ни за что не побежала бы топиться. Даже ради свадебных нарядов.

«Выходит, не любила?» — царевна, вздохнув, убрав ладонь под щеку. Некстати вспомнилось, что в кармане плаща лежит носовой платок, который дал ей в оружейной зале Ветер.

«Надо бы постирать и вернуть».

Закрыла глаза, боясь, что Добря по блеску поймет, что вот-вот прольются непрошенные слезы.

«Надо же, как опозорилась! А все этот Лоза. Не мог голову из мешка не вываливать. Змею больно сделал и даже не заметил».

Хотелось еще поразмышлять о браслете, который Лоза зачем-то с запястья снял и ей сунул, но монахиня отвлекла, сделав голос наставительным. Говорила, как тот чопорный учитель из Бреужа, который вечно поучал, что должна делать царская дочь, а что не должна.

— Эти глупые девочки видят себя такими же «героинями», как княжна, вот и бегут топиться. Мол, умру всем назло, пусть поплачут, тогда поймут, кого потеряли. Не понимают, на какую муку себя обрекают. Поначалу-то утопленниц вытаскивали и хоронили, но настал день, когда озеро перестало их отдавать, а мужиков, что пытались очередную дурочку вытащить, в омут так закручивало, что сами едва живыми выбирались.

— Сестра Добря, неужели нет никакого способа озеро заговорить?