Прости меня, луна

Вспомнился горький поцелуй и дрожь тесно прижавшегося тела. И стало понятно, почему Лоза сумел открыть портал и увести с собой собак.

Царевна, прощаясь с домом, присела на скамью у окна, и только сейчас заметила, что вместе с Ветром пропали одеяло и… кошка, которая так любила лежать в ногах у спящего.

«Как я могла забыть о ней?!»

— Кисятушка? Кис-кис-кис, — позвала Луна, с болью осознавая, что мурлыка не отзовется. Была бы здесь, давно бы уже крутилась под ногами, выпрашивая еду.

«Собаки напугали, или ушла вместе с Ветром?»

Но кому нужна чужая кошка? И зачем старое одеяло, когда на гвозде висит плащ Лозы?

Теперь не оставалось сомнений, что на остров пришли именно за Ветром. А вот с ней и Саардисом не церемонились — натравили собак-убийц и дело с концом.

«Кто же ты такой, Ветер?»

Луна, не решаясь сделать последний шаг, постояла на пороге, позвала кошку.

Но нет, ничего. Ни шуршания в кустах, ни мяуканья.

Притворив дверь чурбаком, Тилля пошла к лодке, которую по обычаю привязывали у мостка за домом. Еще раз кликнула кошку.

Впервые в жизни царевна осталась совсем одна.

* * *

Выйдя на большой тракт, Луна подсела в телегу, едущую на север Лунного царства. Поближе к столице, поближе к отцу.

Она долго колебалась, стоило ли ей объявляться во дворце, где ей могут быть не рады. Но главное, что останавливало царевну — боязнь за жизнь близких. Теперь она знала, какими методами пользуется Зло. В нем не было и капли сострадания к безвинным людям. Для достижения своей цели оно шло напролом.

Знать бы еще, какую цель оно преследует, и под какой личиной прячется.

Остановившись на постоялом дворе в довольно оживленном пригороде, где можно было затеряться среди торгового люда, путешественников и, чего уж скрывать, разного сорта шарлатанов, Луна прежде всего попросила у хозяина бумагу и писчие принадлежности. И пусть качество их не соответствовало статусу того, кому она намеревалась написать, но так даже было лучше. Меньше вопросов, меньше внимания.

Запечатав сургучом, отдала шустрому мальчишке, из числа тех, кто постоянно крутится на виду, выискивая хоть какой-нибудь способ заработать.

— Найди тех, кто везет товар в имение князя Вышегородского, попроси отдать письмо его сыну Константину.

— Ты, девка, видать, умом тронулась? — мальчика сплюнул через щель в зубах. Таких мальцов сразу видно — бедовые, а потому частенько ходят битыми. Вот и сейчас царевну будто хлестнул словом «девка», и захотелось встряхнуть парнишку как следует, чтобы думал, с кем разговаривает.

«А, впрочем, с кем?»

Коса уложена на деревенский манер, платье хоть и пошито по фигуре, ткань простая, колючая, на ногах сбитые башмаки. Да и руки… Таких только стесняться. Мало заскорузлые от возни в ледяной воде, так еще и со сломанными ногтями, из-под которых просто так грязь с частицами крови Лозы не вычистишь. Разве что сдернуть с мясом.

— Как тот же самый дядька Пафир, что Вышегородским мясо поставляет, попрется княжича искать? «Не подскажете ли, любезнейший, где тут молодые баре ошиваются? Мне бы им любовное послание передать».

— Ты говори да не заговаривайся! — Луна побагровела лицом, но вовсе не от гнева. Поняла, что мальчишка прав.

— А то что? За уши отдерешь? Ты, глупая, спасибо должна сказать, что подсказываю. Иной гонец деньгу с тебя сшиб бы, а письмецо в отхожее место скинул. Сидела бы, куковала, неизвестно чего дожидаючись… — малец хоть и гоношился, настраивал голос на мужицкий бас, но совершенно по-детски шмыгал носом. Обувка плохая, шапка драная, на руках цыпки.

— Да, прости, не подумала, — Луна вздохнула, осознавая, что таким способом письмо не доставят ни до Костюшки, ни тем более до отца. Ее друзья-разбойники — ее ватага из такого далекого детства, позови, откликнулась бы, но вот к кому из них обратиться? Да и нет в них прежних качеств сорванцов, способных через забор сигануть или мышью под окна нужного человека пробраться. Выросли, а, может, уже и семьями обзавелись. Все-таки пять долгих лет за спиной. И пока не желала она никому признаваться, что жива. Нечаянное слово, радостный вскрик, и пойдет молва, которую не остановить. А там и Зло подкрадется, начнет допытываться. Нет, лучше так передать, чтобы для гонца остаться безымянной. Девка и девка.

— Ну, назовешь кого из слуг? Сама разуметь должна, к ним-то проще подойти-поздороваться.

— Садовник! Старик, — вспомнила царевна того, кто чуть не выпорол ее за ворованные яблоки. Он не осмелится не передать письмо. Ведь опустилась рука с хворостиной, когда Костюшка Вышегородский — птенец желторотый остановил его. — Ему можно отдать. Только не знаю, жив ли? А больше нет никому доверия.

— Понимаю, — мальчишка деловито принял письмо, монету попробовал на зуб, потом сунул ее за голенище, — не маленький.

— А как звать-то тебя? — спохватилась Луна. Плохой из нее переговорщик. — И где найти?

— Вахрятка я, сын вдовы Лупневой. Мать тут уборкой занимается. Слышь, ведрами гремит? Пошел я, помочь надобно. А то надорвется.

— Ступай. И спасибо тебе Вахрятка.