Прости меня, папочка

Мои мысли возвращаются к спору, который я недавно услышала. Помню, меня передернуло, когда я слушала, как мама жестоко рассмеялась, после того как спросила: — С чего бы мне хотеть сосать член толстяка? Может быть, если бы ты немного похудел, мне бы снова захотелось тебя трахнуть. А пока…

Я не стала дослушивать тот разговор.

Отец не казался мне толстяком, но я также не была тем, кто мог бы вызвать его интерес.

Теперь это все, о чем я думаю.

Она не только не спала с ним, критикуя его вес и обзывая отвратительными словами, но и трахалась с каким-то тощим мудаком за его спиной. То, что она сделала, непростительно.

Может быть, именно так я смогу помочь ему почувствовать себя лучше… если дам ему то, от чего отказалась она. Возможно, он даже позволит мне остаться, вместо того чтобы прогнать меня, когда она вернется. Я сделаю все возможное, чтобы он снова был счастлив, забыл ее жестокие слова и предательство и таким образом извинюсь за свое дерьмовое поведение.

Я, наконец, отпускаю его шею, провожу ладонями по его рукам к огрубевшим от работы ладоням на моей спине, жар которых я чувствую сквозь тонкий материал своей прозрачной черной майки. Медленно, он позволяет мне убрать их, и снова выглядит убитым горем, когда я отпускаю его. Он прислоняется головой к стене и зажмуривает глаза, потирая переносицу, чтобы не видеть, как я быстро собираю в узел свои густые каштановые волосы, снимаю сандалии и опускаюсь перед ним на колени.

— Папочка, посмотри на меня, — шепчу я.

Он дважды качает головой и закрывает рот, подавляя, как мне кажется, всхлип. Я бросаю взгляд на его коричневый кожаный ремень с большой металлической пряжкой, который он выиграл на родео, когда ему было за двадцать. По фотографиям, которые он показывал мне во время соревнований, я знаю, что он всегда был красивым, импозантным мужчиной. Но сейчас, несмотря на его более массивную фигуру и мешки под глазами, мне кажется, что с возрастом он стал еще привлекательнее. Он совсем не похож на Тима, и я понятия не имею, что мама могла в нем найти, когда у нее был папа.

Был.

Она идиотка. Жестокая, бессердечная идиотка, и я отказываюсь быть такой, как она. Может, ей и наплевать на него, но мне нет, и я сделаю все, чтобы сохранить его любовь.

Чтобы удержать его.

Папа вздрагивает, когда я цепляюсь пальцами за пряжку его ремня, радуясь, что она расстегнулась с первой попытки.

— Тина. Что…что ты делаешь?

Его ярко-карие глаза широко распахнулись и стали похожи на блюдца, и он подхватил меня под мышки, чтобы помочь подняться.

Я вырываюсь из его объятий и опускаюсь на колени. Когда я расстегиваю пуговицу на его джинсах и тяну молнию вниз, он смотрит на меня с полным недоверием. Он выходит из оцепенения только тогда, когда я расстегиваю пояс его джинсов, обнажая черные боксеры.

— Черт, милая. Я не знаю, что, по-твоему, ты делаешь, но тебе нужно остановиться.

Он пытается подтянуть пояс обратно, но я качаю головой и сосредотачиваюсь. Я думаю, он в шоке, потому что я выигрываю битву и спускаю его джинсы до колен.

— Тина, милая, вставай. Давай же… — он прерывисто вздыхает, когда я стягиваю пояс боксеров достаточно низко, чтобы вытащить его большой член, и он сжимает руки в кулаки по бокам.

Я и раньше дурачилась со своими бывшими парнями, в основном это была прелюдия, так что я знаю, как выглядит член. Но ни у кого из них не было членов такого размера, несмотря на то, что у него не было эрекции.

Серьезно, о чем думала мама, когда бросала его?

У этого парня огромный член, и он еще даже не встал!

Он немного темнее, чем остальная часть его загорелой кожи, и восхитительный трепет пробегает по моим венам, когда я наблюдаю, как толстый кончик темнеет, когда кровь приливает к его члену прямо у меня на глазах. С каждой секундой его вены набухают, становятся более заметными, и у меня возникает желание провести по ним языком.

Он начинает возбуждаться — или, по крайней мере, его член — и, думаю, я тоже, потому что низ моего живота трепещет. Я никогда не делала этого ртом, поэтому мне более чем немного страшно при одной мысли о том, что я сделаю свой первый минет именно своему отцу, но я не могу колебаться, зная, что в конце концов его шок пройдет и он заставит меня остановиться.

Я запрокидываю голову и смотрю прямо в его широко раскрытые, не верящие в происходящее глаза.

— Я люблю тебя, папочка. Надеюсь, ты тоже все еще любишь меня.

Я кладу руки на его бедра, которые размером напоминают древесный ствол и наклоняюсь, опуская взгляд на его член, который дергается, когда я осторожно облизываю его головку. Дыхание папы прерывается, когда я дую на его твердеющий член, затем приоткрываю губы, чтобы втянуть в рот грибообразную головку и обвожу ее языком, как леденец на палочке. Конечно, на вкус он совсем не похож на леденец, но я бы не сказала, что мне также неприятно, как Бриттани, когда она отсасывает своему парню.

— О, черт, милая. Черт, черт!