Простить нельзя расстаться

Вернувшись в спальню, он обнаружил опустевшую постель. Бёбу², обычно прячущая двери в душевую и в гардеробную, была сложена и прислонена рядом. Слышался шум воды и голос Вики, напевавшей любимое: «Делай, делай, зря не болтай… Делай-делай-делай любовь»³. Костюм она унесла, а кровать оставалась в том же истерзанном виде: одеяло сползло на пол, демонстрируя скрученную чуть ли ни в жгут простынь и забившиеся в угол подушки — все кроме той, что Вика подминала под себя. Единственным образцом порядка здесь было изголовье мышиного цвета, разделённое ровными строчками на большие квадраты. Анатолий, покривившись, стал собирать постельное бельё. Пахнуло смешанным запахом спермы, пота и сока манго. Прижимая к груди ароматный шелковистый ком, потопал в ванную, располагавшуюся по другую сторону от галереи. Здесь стояли две джакузи, одной из которых так ни разу никто и не воспользовался — супруги предпочитали нежиться вдвоём в одной, той, из которой открывался вид через окно на верхушки яблоневого сада и небо. В третьем углу помещалась сауна, четвёртый занимала стиральная машина. Большая постирочная была в подвале, там хозяйничала Муза, здесь же Вика приводила в порядок те вещички, которые не доверяла домработнице. Анатолий загрузил постельный комплект в машину, бросил в бак капсулу с моющим средством, установил режим на шестьдесят градусов и нажал «пуск». Минуты две сидел на корточках, слушая журчание воды, гул мотора и наблюдая через стекло, как покачивается из стороны в сторону клубок из тканей, пропитанных мужскими и женскими биологическими жидкостями. Скоро всё станет чистым.

В гардеробную прошёл через дверь из ванной, Анатолий давно оценил идею Вики, потребовавшей поменять проект, чтобы появилась такая возможность. Переоделся в трикотажный домашний костюм, постоял под дверью, внимая тому, что происходило в спальне. Вика, по всей видимости, застилала их ложе. Довольно отчётливо слышалось, как она напевает. На этот раз «На большом воздушном шаре» всё той же Ёлки. Анатолий собирался поговорить с Мариком и, чтобы Вика не задержала, вернулся в ванную и прошёл на галерею. Интересно, где сейчас сын — у себя, или всё ещё в Дашиной комнате? Хотя, почему в Дашиной? Вот привычка! Прикидывая, как переоборудовать уголок бывшей няни, чтобы там можно было размещать гостей, Анатолий добрёл до детской. Комната с помощью дизайнерских уловок была разделена на три зоны: спальную справа от входа, игровую слева и учебную между ними. Сын сидел в центре за письменным столом и рассматривал рисунки. На шорох двери не обернулся.

— Чем занят? — спросил Анатолий, не торопясь расспрашивать о плаче, услышанном раньше.

— Она не могла уйти и не взять их, — сказал Марик.

Перед ним лежала раскрытая папка с его творениями.

На каждый праздник мальчик готовил Дарье подарок. Было время, когда и отцу преподносил картинку с танком или парусником, но Анатолий не догадался собирать их. Носил на работу, там прятал в одном из ящиков стола, кое-что лежало в книжном шкафу в домашнем кабинете: выбросить было неловко, так и мешались, попадая под руку то тут, то там. А Захарова папку завела, скопила — удивительно. Перекладывая один лист за другим, Рубинов рассматривал пейзажи, портреты и натюрморты, подписанные корявыми печатными буквами: «Марк 5 лет», «Марк 6 лет», «Марк 7 лет», «Маме», «Маме Даше»… Те знакомые, кто видел работы Марика, спрашивали: кто учит его рисовать, и на ответ: «никто не учит» качали головами: какой одарённый ребёнок. Не скажешь же, няня учит. Сама она, кажется, неплохо рисовала. Взяв очередной лист, Рубинов застыл. На него смотрела Дарья. Сразу узнал, даже не прочитав подпись: «Мама, это ты. Марк 11 лет». Как уловил особенности её лица! Высокие скулы, тонкий, с круглыми ноздрями нос, волнистые волосы цвета жжёного сахара, и взгляд — тот самый, что чаще всего у неё бывал: с запрятанной в глубину болью и разочарованием. Действительно, талант у ребёнка. Сын подал голос:

— Мы с ней друг друга рисовали.

— Друг друга? — встрепенулся Анатолий.

— Да. Вот, видишь, это я. — Марк достал из кипы новый лист. — Правда, похоже получилось?

Они позировали и одновременно рисовали. У Марика был обычный детский подход: лицо в анфас, распущенные волосы по плечам. Мальчика же художница изобразила вполоборота сидящим на табурете, склонившимся к листу бумаги с карандашом в руке, сосредоточенным и трогательным. Как надо любить ребёнка, чтобы так его нарисовать!

— Можно я возьму? — осипшим голосом спросил Анатолий. — В офисе повешу в рамочке.

Марик вытянул из отцовских пальцев лист, убрал в папку, захлопнул её, навалился локтем.

— Вернётся мама, у неё и спрашивай.

Анатолий присел перед ним на корточки, взглянул снизу и, стараясь говорить убедительно, начал:

— Марк, ты должен смириться. Она ушла от нас совсем. Скорее всего, подыскала другую работу, где малыш, а не такой дылда. Ведь мы и сами собирались отказываться от её услуг.