Проститут

– Молодец, правильно, – улыбнулась Элла, – но это не совсем то, что я хотела от тебя услышать. Ради повышения рейтинга телеканалы сами во многом вольны определять программную стратегию, но это справедливо только до той поры, покуда рекламу для телеканалов собирают сами телеканалы со своими коммерческими отделами.

Дима кивал, потому что у них в Питере было именно так, именно коммерческий отдел при их канале и давал им все заказы на рекламу.

– Но теперь настал новый этап в развитии коммерческого телевидения, – сказала Элла, искоса поглядев на своего дрессированного и полностью покоренного хищника, – реклама на рынке собирается специализированным посредником, "Интер-Медиа-Групп", и потом уже пакетами перепродается телеканалам.

Дима, восторженно глядя на свою дрессировщицу, покорно кивал.

– А если появляется оптовый продавец, то этот оптовый продавец имеет право и влиять на производителя, разве это не закон рынка? – торжествующе вопросила Элла Семеновна.

– Да, имеет, – согласился Дима.

– А это и означает, что компания вроде "Интер-Медиа" теперь тоже может влиять на программную стратегию и политику телеканалов.

Дима молчал.

Он начинал понимать.

Элла давала ему знак, что, работая в "Интер-Медиа", она может сделать ему карьеру практически на любом из каналов столичного телевидения.

Он больше не ждал наводящих вопросов.

С рычанием он бросился на свою дрессировщицу и, сдавив ее в объятиях, принялся осыпать ее плечи и ее грудь страстными поцелуями.

– Ебу твоё телевидение! – на пике наслаждения выкрикнул Дима.

И Элла Семеновна оценила его остроумие.

– Ты там еще всех раком поставишь, – с улыбкой сказала Элла, надевая халат и отправляясь в душ.

А потом ее сожрали.

Подсидели Эллу Семеновну.

Но, на счастье Димы Бальзамова, произошло это событие уже после того, как она выполнила свою часть договора и устроила-таки своего протеже на работу на модный и только начавший тогда набирать популярность телеканал "NTV-R" Бальзамов всегда тушевался и не знал как себя вести, когда встречался с людьми, с которыми случилось несчастье. Или умер кто-нибудь из близких, или их уволили с очень высокой должности, переведя в никуда…

Зато за спиной пострадавшего Бальзамов любил предаваться сладострастному сплетничеству, радостно обсуждая подробности того или иного падения.

– А ты слыхал, этого-то сняли! А ведь шесть лет министром просидел. Небось, привык, небось, тяжело с кабинетом-то расстиаваться…

И поэтому, встречаясь потом в лифте, в коридоре или в буфете с человеком, переживающим карьерную драму, Бальзамов спешил отделаться парой слов и исчезнуть.

Так и с Эллой Семеновной.

Он столкнулся с ней после того, как ее уволили из "Интер-Медиа", и – бывает же такое – в том самом кабинете управления кадрами, где они познакомились.

Дима зашел в кадры за справкой для американского посольства, собираясь в командировку в Лос-Анджелес, а там – Элла Семеновна.

Они с нею уже некоторое время не общались..

Дима смылся в кусты и Эллу даже с Новым годом не удосужился поздравить, услышав, что ее – того… Увольняют. Благо к тому времени он уже сам купил себе машину и на квартиру деньги были уже почти собраны.

Дима вошел в кабинет, а там торт на столе, бутылка вина и сидит маленькая, но теплая компания. Две толстухи – помощницы начальника управления кадрами, и Элла Семеновна.

А был как раз канун восьмого марта.

Шестое число и пятница.

– Ну, смелее, смелее заходи, – первой пришла в себя Элла Семеновна.

Она уже была слегка навеселе.

И ситуация получилось такая, что приходилось кураж держать, потому как присутствовали зрители…

Причем зрители, которые были в курсе их с Эллой отношений.

– Заходи, милый друг, присаживайся! Выпей с нами по поводу нашего бабского праздника.

Дима не хотел присаживаться к чайному столику любопытных толстух-кадровичек, предвкушающих скандал. Как же! Уж они-то, записные останкинские сплетницы, уже сколько раз им обоим, и Элле, и ему, любовнику сахарной мамы, косточки перемыли!

А теперь такой сюжет – покруче иного бразильского сериала. Бесплатный театр с Безруковым и Немоляевой в главных ролях. И зрители сидят даже не в первом ряду партера, а прямо на сцене, как у самого прогрессивного режиссера вроде Виктюка или Льва Додина, у которых артисты порой смешивались со зрителями, дабы подчеркнуть мысль о том, что вся жизнь – театр.

– Заходи, смелее заходи! Присаживайся, тортику вот с нами покушай.

В голосе Эллы звучала нескрываемая ирония.

Когда и откуда эта ирония пришла к русским женщинам как средство внутренней психологической защиты?

Читаешь Островского или Достоевского, нет там иронии в речах брошенных и обманутых женщин. Ни у Катерины, ни у Настасьи Филипповны нет в голосе иронии в трудные моменты свиданий с бывшими любовниками. Надрыв есть. А вот иронии – нет.

А в советский быт эта склонность к иронии пришла от одесситов-юмористов, растиражированных телевидением…

– Ну, как дела, милый друг? Рассказывай! – саркастически интересовалась Элла. – Ты теперь у нас восходящая звезда телеэфира, нам не чета. Мы у тебя скоро автографы брать будем…

Дима молчал.