В 1923—1924 гг. органы правопорядка выявили в городе несколько притонов для «шикарной публики». Некоторые из них, как и до революции, располагались в задних комнатах модных магазинов. Описание одного такого заведения дала В. Кетлинская в автобиографической повести «Здравствуй, молодость!». Его хозяин содержал на Невском меховой магазин. Продавщиц в нем обязывали «быть милыми хозяйками в задних комнатах, куда ходят поставщики и другие деловые люди, — сервировать чай, заваривать кофе, делать бутерброды, угощать коньяком или винами»[117].
Тайный салон для избранных в это же время содержала в своей квартире на Невском и некая Т., жена артиста одного из ленинградских театров. В 1924 г. в губернском суде слушалось шумное дело этой притоносодержательницы. Судя по материалам следствия, Т. сама не брезговала проституцией, ссылаясь на свои особые запросы в интимной сфере. Посещавшие ее «салон» клиенты явно тяготели к садизму, и Т. старалась удовлетворять их требования. Она поддерживала контакты с другими, более мелкими притонами, подыскивая там соответствующих женщин. В середине 20-х гг. ленинградская милиция обнаружила несколько заведений, похожих на дом свиданий, принадлежавший Т. Притоны предлагали не только проституток, но и специфический инструментарий для клиентов с садистскими и мазохистскими наклонностями[118].
Хозяйки возродившихся домов свиданий во многом практически придерживались дореволюционных традиций. Они обычно содержали двух-трех девушек, которым предоставляли еду и жилье.
Преемственность проявлялась и в стиле обращения с «жилищами».
Характерным в этом плане является рассмотренное в 1925 г. в Ленинградском губернском суде дело некой гражданки С., 37 лет, дворянки по происхождению. В 1921 г. ее муж купил небольшую гостиницу, которую, по сути, превратил в дом свиданий. Через два года мужа сослали на Соловки за спекуляцию валютой и золотом. Гостиницу закрыли, в доме образовали жилищное товарищество. Но С. все же оставили две комнаты, которые она стала сдавать. Клиентов девушкам хозяйка подыскивала сама, заботясь о репутации заведения. В материалах суда отмечалось: «С девицами С. обходится сурово, беря себе львиную долю их заработка, она умело держит их в беспрекословном повиновении угрозами сообщить о них в милицию»[119].
Но большинство домов свиданий социалистического типа имело весьма приземленный характер. Некоторые притоносодержатели устраивали в своей квартире настоящий «конвейер» проституток и клиентов. Хозяева ставили самовар, готовили выпивку и закуску для гостей. Ежедневно через такой импровизированный дом свиданий проходило от 5 до 20 человек. Нередко здесь гостей обирали, и они выходили босые и раздетые. Широко использовались сараи, амбары и т. п. Летом притоны перебазировались в пригородные дачные поселки.
Любопытно отметить, что большинство притонов в 20-х гг. располагалось в традиционных местах дореволюционных домов свиданий. В марте 1928 г. на заседании совещания по борьбе с проституцией в Центральном городском районе Ленинграда, где к этому времени было зафиксировано 30 притонов, отмечалось: «Имеются места, куда милиция не рекомендует обследовательской группе ходить (Лоцманская ул.) — во дворе» красный фонарь». Вот где нужна связь с УГО (уголовным розыском, — Н.Л., М.Ш.)»[120]. А управдом одного из зданий по Свечному переулку писал в отделение милиции: «Из 70 имеющихся комнат только 22 заняты семьями, а остальные заняты проститутками, поведение которых служит источником разных недоразумений. Среди проституток имеются уже немолодые, которые выступают в роли сводней»[121].
В судебной практике начала 20-х гг. осужденных притоносодежателей делили на две достаточно условные категории: занимавшихся тайным промыслом «по причине сильной нужды» и из корыстных побуждений при наличии хорошего материального достатка». Подобные формулировки иллюстрируют сугубо политизированный подход к оценке явления — ведь корысть имелась в обоих случаях. В первую категорию притоносодержателей, которые должны были вызвать сочувствие, обычно входили женщины — среднего возраста, вдовы или разведенные, безработные.