Стоило Еве выйти из машины, в нее тут же врезался один из мальчишек.
— Ты водишь! — выпалил он сгоряча.
— Ага. Уже бегу, — улыбнулась Ева.
Мальчишка осклабился, демонстрируя два отсутствующих передних зуба, — если ему повезет, вскоре у него отрастут постоянные.
— Мы играем в салки. А ты кто?
— Полицейский.
— В полицейских и грабителей мы тоже играем! — обрадовался парнишка. — Мне нравится быть грабителем. Хочешь меня арестовать?
— Спроси лет через десять.
Ева оглядела здание, потом мальчишку. Все равно надо было с чего-то начинать; она вытащила фотографию Сарайо Уайтхед.
— Знаешь ее?
— Эта тетя тут больше не живет.
— Но раньше жила.
— Ага, ну да, — и он сделал движение бежать дальше.
— Стой. — Ева едва успела его ухватить. — Она одна тут жила?
— Наверно. Она дрыхла все время. Вечно орала из окна: хватит шуметь, тут люди спят. А мама сказала, что за беда, день на дворе, детям можно играть и кричать сколько влезет.
— Как зовут твою маму?
— Маму зовут Бекки Роббинс, а папу Джейк. Я — Чип. Я с четвертого этажа, и у нас есть черепаха Бутч. Хочешь покажу?
— А мама дома?
— Конечно, где ж еще! Ма-а! — завопил мальчишка, да так пронзительно, что у Евы зазвенело в ушах.
— Боже, ну у тебя и глотка.
— Не говори «боже», надо говорить «бомже».
— Думаешь, «м» что-то меняет?
— Мама говорит, да. Ма-а!
— Черт! — опять поморщилась Ева.
— Не-а! — затряс головой Чип. — Нельзя. А вот «черд» можно.
— Чип Роббинс, сколько раз тебе говорить: вопить можно, только если тебя насаживают на вилы!
У высунувшейся в окно женщины были такие же, как у Чипа, черные вьющиеся волосы.
— Ну ма, тут полицейская тебя спрашивает! Гляди! — Он схватил Еву за руку и помахал ею.
Ева отдернула руку и еле сдержалась, чтобы тут же не стереть с нее липкий след непонятного происхождения.
— Миссис Роббинс, могу я к вам подняться? — крикнула она, показывая жетон.
— А что такое? У Чипа, конечно, шило в заднице, но он золото, а не ребенок.
— Я по поводу вашей бывшей соседки. Можно я к вам поднимусь?
— Я лучше сама спущусь.
— Мама не любит пускать незнакомых, когда папы дома нет, — прокомментировал Чип. — Он сегодня работает до поздноты.
— Ясно.
— Папа водит аэротрамвай, а мама работает у нас в школе. Я уже во втором классе!
— Рада за тебя, — ответила Ева, взглядом ища у Рорка поддержки, но тот лишь улыбнулся.
— А вы арестуете грабителя?
— А что, есть?
— Мой приятель Эверет стащил в магазине шоколадку. Но его мама узнала и заставила заплатить из карманных денег. Он потом целый месяц сидел вообще без сладостей. Хотите, арестуйте его, вон он там, — весело сдал приятеля Чип.
— Похоже, он свою вину перед обществом искупил.
«Боже — бомже — да где ж там его мать?» — мысленно взмолилась Ева.
— На вот, с ним поговори, — сказала она, в отчаянии предлагая на съедение Рорка.
— Ладно. Ты тоже из полицейских?
— Ни в коем случае, — решительно открестился Рорк.
— Ты говоришь как-то не по-нашему, — протянул Чип. — Ты не из французских? У нас в магазине одна тетя из них, тоже не как мы разговаривает. Я знаю одно слово!
— Какое слово?
— «Банджур». Это значит «привет».
— Я тоже знаю одно слово.
— Какое? — обрадовался Чип.
— Дигуйт. Так говорят «привет» у меня на родине.
— Дигуть, — нетвердо повторил Чип.
— У тебя отлично получается.
— Чип, хватит приставать к полицейским, беги играть!
Наскоро причесанная, Бекки Роббинс, шлепая по асфальту тапочками, выбежала из подъезда. Схватив сына за плечи, она на секунду прижала его к себе и оттолкнула.
— Ладно, пока! — крикнул тот и, засверкав пятками, с воплем вернулся в гущу дворовых игр.
— В чем дело? — не скрывая возмущения, осведомилась миссис Роббинс. — Соседи говорят, утром из ФБР приезжали, теперь вот полиция…
— Вы знаете женщину, представляющуюся как Сарайо Уайтхед?
— Да, соседи сказали, фэбээровцы тоже про нее спрашивали. Она тут раньше жила, на втором этаже. Уж полгода как съехала или даже больше. А что? Она что-то натворила? Фэбээровцы ничего такого не сказали, но Эрлин, соседка моя, говорит, что так и знала. А теперь и вы тут. Она мне всегда не нравилась — в смысле, Сарайо, не Эрлин.
«Ясно, в кого Чип такой болтун», — подумала Ева.
— Почему? — поинтересовалась она.
— Да от нее слова приветливого не дождаться было! Понимаю, в ночную смену приходится работать, но чтоб на детей огрызаться — не только на моего, — этого я не люблю.
Уперев руки в боки, Бекки уставилась на носящихся орущих детей материнской разновидностью подозрительного взгляда.
— Да кто она вообще такая, чтоб им тут запрещать играть? Лето ж на дворе! День! И не первый раз, между прочим, и даже с бранью, представляете? — добавила она, повернувшись к Еве с Рорком, но еще не сменив взгляда. — Я ей так прямо тогда и сказала. Купи, говорю, себе, что ли, затычки в уши. Так что она натворила?
— Узнаем, когда ее найдем. В гости к себе она никого не водила?
— Кроме той другой женщины, никого больше у нее не видела. Молодая такая, симпатичная.
— Это она? — спросила Ева, показывая фото Мелинды.
— Ага, та самая. Она тоже что-то натворила? Жаль, она такая милая казалась…
— Нет, она ничего не сделала. Больше никого не помните?