Смотрю в окно. Снег, что так волшебно падал на Новый год, превратился в лужи, которые замерзли через несколько дней. Январь, что плавно перетек в март. Волшебство, что сменилось банальной историей.
– Разминаемся, девочки, – голос Ирины Григорьевны отражается от стен.
Внутри пустота. Так нельзя не только танцевать, даже подходить к станку. Я не чувствую свое тело.
Помню однажды такое уже случалось. Ровно три года назад. В тот вечер мы были у Навицких. И было Рождество.
Я долго выбирала платье. Остановила свой выбор на красивом серебристом коктейльного типа. Никогда не знала, какой цвет ему больше нравится. Ведь у меня не было времени, чтобы это узнать. Внутри ликование и ожидание чего-то нового, необычного. Сегодня к нам на празднике присоединится Глеб.
Напрасные ожидания вытягивают все силы. А потом наступает такая противная пустота. Глеб был с девушкой. Ее звали Алина. Красивая. У нее были светлые волосы и голубые глаза. Она ассоциировалась у меня с ангелом, таким чистым, почти невинным. К сожалению, это только внешняя оболочка.
Весь вечер они шептались и переговаривались. Он дарил ей свою улыбку, рассказывал свои шутки. Мне же – ничего. Только один взгляд, что мазнул по мне, задержавшись только на платье. Они ушли спустя час. Но за это время я поняла, что он любит запеченное мясо, баранину в данном случае. Глеб пил только сок, что говорит о том, что даже слегка выпившим он не сядет за руль: я подсмотрела, они уехали на его машине. А еще он не ест торт. Не прикоснулся даже к маленькому кусочку. А он был очень вкусным, с прослойкой из шоколада, все как люблю я.
А главное, ему не понравилось мое платье. По возвращению домой я избавилась от него. Новое, сверкающее, модное, но не привлекающее внимание Глеба Навицкого.
Тогда вечером меня накрыла та же пустота. Глухая.
– Мила, Никита, сегодня снова пробуем дуэтный танец. Вперед, – Соня выбежала из зала, ее ярость еще долго витала в воздухе. А мне первый раз в жизни хотелось последовать за ней, прочь из зала.
Сейчас я не влюбленная принцесса, а пустой сосуд, что двигается как по учебнику, не вкладывая в свои движения и толику чувств. Самая страшная ошибка балерины.
– Мила, ты не дышишь! – Ирина Григорьевна прерывает наше подобие танца, – ноги твои не дышат, руки тоже. Где твои глаза? Улыбка? Соберись! Ты капелька, помни.
Я не дышу. Но когда внутри пустота, зачем дышать?
Я не видела Глеба несколько дней. Остались только смятые простыни в его спальне, подушка, что еще хранила его аромат и мое одиночество. Я не ждала от него цветов, не ждала каких-то высокопарных слов и признаний. Нет. Я прекрасно знала и понимала, что мой муж – Глеб Навицкий. Но не учла главного – знать и понимать это одно, а чувствовать – другое.
А я чувствую безумную обиду брошенного человека.
– Мила, у тебя что-то случилось? – заинтересованно спрашивает Никита.
– У меня все в порядке.
– Ты сегодня другая. Не такая как обычно.
– А какая я обычно?
– Улыбаешься ты обычно, даже если что-то не получается. Тебе очень идет эта улыбка.
– Никита, я тебе нравлюсь?
– Прошу прощения?
– Я тебе нравлюсь? Как девушка?
– Мила, – он смущенно опускает свой взгляд, – да, ты мне нравишься. – Никита, такой застенчивый мальчик, что часто на меня посматривал, я не могла этого не замечать. Только сейчас он уже не мальчик, он молодой парень, симпатичный. У него теплые руки, добрый глаза и красивое тело. В балете по-другому быть и не может.
– А почему я тебе нравлюсь? Что во мне тебе нравится? – мой голос звучит твердо, уверенно, хотя ее то мне и не хватает.
– Хм… ты милая, очаровательная, добрая, – Никита поднимает руку, проводит по моим волосам. Обычно они забраны в пучок, чтобы никакая прядь не мешала, но я уже успела их расплести. Когда волосы стянуты на затылке, через некоторое время начнет болеть голова.
– Ты бы трахнулся со мной?
Он резко убирает от меня свою руку, будто ее ошпарили кипятком. Я сама не понимаю, что я спрашиваю и главное зачем. Потому вопрос этот сам сорвался с губ.
Теперь пустота внутри принимает очертания гнева и ярости. В первую очередь на себя. Я позволила вытащить на поверхность то, что было скрыто, покоилось под тоннами пыли. И было от этого хорошо и правильно. Но не для Глеба.
А когда все это вскрылось, он бросил меня и ушел. Мы больше не друзья. Да и никогда ими не были. Тогда кто мы теперь друг другу?
– Прости, Никита. Я не знаю, что на меня нашло… – в глупой попытке извиняюсь я.
– Все в порядке, – возвращает он улыбку, – и… я бы ответил да. Но ты замужем, Мила.
Он подмигивает мне в неком подобии невинного флирта и уходит в мужскую раздевалку. А я остаюсь стоять посреди зала, одна. Как и все последние дни.
В нашей раздевалке шумно, после занятий всегда так. А в душевую стоит очередь.
Я слышу голос Сони. Она говорит громко, специально, для того, чтобы было слышно всем.
– Представляешь, Апраксина-Навицкая, видела на днях твоего Глеба в клубе. Он веселился с какой-то блондинкой. Красивой, надо признать, – провоцирует она меня.
Держу удар.