И я бы пережила и это. Но эмоциональная закрытость ее вывела меня из себя. Я лишилась поддержки близкого и не ошибусь, если скажу, что единственного, человека в последний момент, самый важный для каждой из девочек в раздевалке. Она говорила про погоду, про почки и заморозки. Ей, получается, было все равно, что будет?
Больше у меня нет друга. А может, никогда и не было. Это все длинное и жестокое представление. Мы два актера, что отыграли свои роли.
И кто бы знал, на что способна Мила Апраксина. Мои цветные драже были так жестоко раздавлены. Сейчас я ощущаю себя именно той дальней, что закатилось под стол, но даже там ее кто-то умудрился раздавить. А косметика? Зачем она трогала ее? Зачем разбрасывала? Но ранит и не это. Ранит ее взгляд. Она нагнулась, чтобы наши глаза были на одном уровне. В них я читаю сожаление. А еще она просит прощение.
– За то, что оставила меня? Или за разорванную книгу, за выброшенную косметику? За что?
Так странно. Мы виноваты обе. Я, что завидовала. Это пелена затмевала мои глаза. Она, что бросила.
Ее куда-то уводит Иринка. Так грубо схватив за предплечье. Боюсь, что останутся следы. Первая мысль все-таки набрать Глебу и рассказать все, что с нами произошло. В каком фарсе мы приняли участие. Но вместо этого я выбегаю следом. Бегу по коридору, не знаю даже куда именно. Мыслей больше нет. Даже самая разумная, что они в кабинете Ирины Григорьевна где-то тешится на задворках. У меня только единственное желание – не дать Миле ответить за все одной. Ведь я знаю, хоть и чертята ее гуляли сегодня по коридорам нашей академии, сама же Мила, настоящая, никогда и ни за что не обвинит в произошедшем других. Только себя.
– Зойка, да подожди ты, – голос Сони слышу позади себя. Она выкрикивает мое имя будто звала меня целыми днями. Девчонка, что вечно крутилась вокруг нас, но так и не решившая подойти и просто поздороваться. Надменная и одинокая Соня.
– Что тебе?
– Ты куда?
– За Милой. Это карга сейчас на нее всех собак спустит.
– Она, наверное, ее в кабинет повела.
Мы теперь бежим в обратном направлении. Быстро пролетаем все ступеньки, пролеты. Проносимся как две птицы, чьи взмахи крыла могут сбить любого.
Останавливаемся только у кабинета. Раньше он на всех нас навевал ужас. Деревянная старая дверь, при открытии которой слышится зловещий скрип.
– Она там… – Соня прислонилась одним ухом к двери и пытается расслышать то, что творилось за этой дверью.
– И что?
– Ничего. Тишина. Голоса двух людей, но слов разобрать не могу.
– Надо зайти.
– И что мы скажем?
– Что виноваты все.
– Все? Ты серьезно?
– Зойка… – Соня качает головой из стороны в сторону, будто сдается, – да, мы виноваты все. Я, что ушла без спроса, закрылась в какой-то комнате. Мне было так страшно, что даже по коридору не смогла пройти. Я кинула Никиту. Ты, что так же бросила ее, свою единственную подругу. Придумала себе какое-то оправдание, что Мила не призналась в своем страхе. Апраксина же… ты знаешь, что она украла мои пуанты? – Соня как-то странно засмеялась. Она вспоминает не решающий момент в наших жизнях, а анекдот, рассказанный утром.
– А я ей ленты отрезала… – опускаю взгляд. Моя маленькая месть. Она должна была быть сладкой, как и образ Апраксиной в моих воспоминаниях. А теперь все выглядит глупо. Мне стыдно за это.
– Она единственная, кто не испугался…
– Всегда такая была.
Не сговариваясь, мы стучим дважды и, не спрашивая разрешения, входим в кабинет. Шторы задернуты. Здесь темно, и мы не сразу различаем два силуэта. Один – стоит у стола. Другой – сидит на стуле, сгорбившись.
Мы подходим ко второму силуэту. Безошибочно определяем, что он принадлежит Миле. Она не плачет, у нее нет истерики. Как всегда, гордо принимает все, что свалилось на ее хрупкие плечи.
Вместо того, чтобы учиться у нее, я завидовала ее смелости, ее чуткости, ее открытости и ее стати. Я ведь не такая и никогда такой не буду. Я просто другая.
– И что вы здесь делаете? – голос Ирины Григорьевны усталый. Он тихий, что удивляет, потому что таким мы его никогда не слышали.
– Мы пришли за Милой, – Соня выходит вперед, спина ровная. Того и гляди она сделает шаг и начнет исполнять свою вариацию.
– Интересно. Вот прям очень. Особенно видеть тебя, Соня, – Ирина Григорьевна садится за свой стол и складывает руки на груди.
– Не надо ругать одну Милу, – подхожу к Соне и беру ее за руку. Приятное чувство. Я теперь не одна, поддержка в виде маленькой и такой теплой ладони.
Мила поворачивается к нам. На ее лице ни одной эмоции. Она маленькая ледяная статуя, ей чужды эмоции. Совсем другая Мила, незнакомая мне. А может, уже нам. Соня крепче сжимает мою руку.
– Девочки, не надо… Это лишнее.
– В общем так, Апраксина-Навицкая. Я тебе все сказала. Теперь слово за тобой. И с подружками, которых ты так жестоко кинула, будешь разговаривать сама.