Он не отрывал глаз от блокнота, продолжая водить карандашом. Его слова не были вопросом. Он решил, что я вспоминаю Кеннеди.
— Я не о нем думала.
Лукас стиснул зубы и снова поджал губы. Ревность? Я поняла, что хотела бы заставить его ревновать, и почувствовала себя виноватой.
— А ты вспоминаешь время, когда был старшеклассником? — спросила я и тут же об этом пожалела.
Он вдруг посмотрел мне в глаза, и рука, сжимавшая карандаш, застыла.
— Бывает. Но мои воспоминания, скорее всего, не похожи на твои.
Он перестал рисовать. Взгляд напряженно блуждал по моему лицу.
— Правда? Чем?
Я улыбнулась, надеясь, что мы либо преодолеем этот возникший перед нами барьер, либо, на худой конец, отступим от него.
— Ну, к примеру, я ни с кем не встречался, — ответил Лукас, теперь уже неподвижно глядя на меня.
Я подумала о розе на его груди и о стихах на левом боку. Мне не хотелось, чтобы та любовь оказалась совсем уж недавним прошлым.
— Как! Совсем ни с кем?
Он покачал головой:
— У меня все было очень… нестабильно, что ли… Были связи, но несерьезные отношения. Я вовсю прогуливал уроки, отрывался с местными и с туристами. Часто ввязывался в драки, в том числе и прямо в школе. Меня то отстраняли от занятий, то вообще исключали. Так что, когда я просыпался по утрам, мне еще нужно было сперва сообразить: идти сегодня на уроки или меня там не ждут.
— И что же случилось?
Его лицо окаменело.
— То есть?
— Ну как ты попал в колледж и стал таким… — Я указала на него рукой и пожала плечами. — Серьезным студентом?
Он уставился на карандаш и стал царапать острие ногтем большого пальца.
— Мне было семнадцать лет. Я ждал, что меня вот-вот снова отчислят, уже с концами, и я буду всю оставшуюся жизнь работать на отцовской лодке. Однажды мы с друзьями устроили тусовку на пляже. Развели огромный костер: на такой огонек всегда сбегались девочки-туристки. Они, как правило, бывали на все готовы. Один из моих приятелей торговал наркотиками. По мелочи, только на вечеринках. Он очень хорошо зарабатывал на приезжих, а нам, своим, давал просто так. В тот раз за нами увязалась его младшая сестра, которая на меня запала. Она была совсем еще девчонка, всего четырнадцать лет, к тому же не в моем вкусе. Поэтому я ее отшил. Тогда назло мне она начала заигрывать с парнями, которые, так сказать, финансировали нашу тусовку. Тупица-братец уже так обдолбался, что на сестру совершенно не смотрел. Моя башка была немногим яснее, и все-таки я заметил, что один из тех, с кем она танцевала, куда-то ее потащил, а она вроде как пыталась высвободиться. Я пошел за ними, а дальше все как в тумане. На следующий день мне сказали, что я сломал тому парню челюсть. Он заявил в полицию, меня арестовали и, наверное, посадили бы, но на той неделе у нас гостили Хеллеры, и Чарльз каким-то образом все уладил. У них с моим отцом был разговор. Потом выяснилось, что меня записали в секцию боевых искусств. Я был не против научиться махать кулаками еще лучше, чем уже умел, и потому не стал возражать. В результате эти занятия впервые в жизни меня как-то дисциплинировали. А перед отъездом Хеллер так промыл мне мозги, как никогда не делал отец. Мне не хотелось разочаровывать Чарльза. — Лукас внимательно на меня посмотрел. — И сейчас не хочется.
Мы продолжали пить кофе. Я молча ждала: это была явно не вся история.
— Чарльз сказал, что я лишаю себя будущего, что наркотики и драки не для меня. Сказал, что мама все видит, и спросил, хочу ли я, чтобы она мною гордилась или чтобы ей за меня было стыдно. Потом пообещал помочь мне поступить в университет: он, мол, подключит все связи, сделает все возможное, если только я возьмусь за ум. Он знал, что я бы хотел начать жить по-другому, и дал мне такой шанс.
При последних словах у меня по спине пробежали мурашки.
— Доктор Хеллер и мне дал шанс. Хороший он человек.
Лукас чуть заметно улыбнулся:
— Да. Очень хороший. Так вот. Я воспользовался своим шансом и последний год учился в школе вполне пристойно, хотя до этого плевал на свой средний балл с высокой башни. Не знаю, как Чарльзу удалось устроить так, что меня приняли — хотя бы условно. Отцу, конечно, мое обучение не по карману, поэтому я и хватаюсь за любую работу. Я плачу Хеллерам за квартиру, но за то, что они с меня берут, у других людей я не снял бы и койку в гараже.
— Он прямо твой ангел-хранитель — столько для тебя сделал…
— Ты даже не представляешь себе сколько, — сказал Лукас, поднимая на меня нестерпимо светлые глаза.
ГЛАВА 20
Я моргнула и в замешательстве уставилась на Эрин:
— Что значит «может быть, передумает давать показания»?
Моя соседка шваркнула телефон об стол, хлопнула дверцей холодильника (предварительно выхватив из него бутылку воды) и бросила на стол туфли таким энергичным движением, что они срикошетили о стену над кроватью.
— Они добрались до нее. Кеннеди, Ди-Джей и декан. Принялись ее убеждать — и уже почти убедили, — что сами займутся Баком. А если, мол, она даст против него показания, пострадает все их студенческое общество и вообще репутация университета.
— Что?!