Просто мы научились жить

Полет прошел быстро – только взлетели, только разнесли завтрак и кофе, как уже металлический голос командира объявил о скорой посадке. И вот уже Питер – суетливый аэропорт, багаж, такси, и пролетающая мимо, врывающаяся в окна машины, осень.

Лиза смотрела во все глаза – особенно когда выехали на центральную улицу, полную старых домов, украшенных затейливой лепниной и статуями.

– Это Невский проспект, – сказала Инна, легонько сжимая Лизину ладонь, – на нем и наша гостиница. Я расскажу тебе про него, когда пойдем гулять.

И снова стало тепло, и расхотелось о чем-либо спрашивать, и телефон, настойчиво пиликающий в сумке, уже не вызывал желания посмотреть, что там.

Гостиница – маленькая, уютная, располагалась на углу Невского и Рубинштейна. Приятный администратор выдал им ключи, сообщил, что завтрак завтра с семи до десяти, и отнес чемодан в номер. Лиза застыла на пороге, с удивлением и разочарованием глядя на кровати. Две кровати. Отдельные.

– А чего ты хотела? – Ехидно прозвучало внутри. – После всего что ты сделала…

Она вздохнула и ничего не сказала. Принялась распаковывать вещи, развешивая их на вешалки в большом дубовом шкафу и косясь на Инну, которая достала из сумки карту, и, разложив ее на кровати, начала планировать маршрут.

– Пройдем по Невскому до Фонтанки, оттуда вдоль нее – до Мойки, дальше Марсово поле и по набережной к Эрмитажу…

Вдруг она замолчала. Лиза обернулась, глядя на нее, и удивилась – подумав о чем-то мгновение, Инна смяла карту в неаккуратный ком и весело посмотрела на Лизу:

– А впрочем, к черту! Куда захочется – туда и пойдем, верно?

И они пошли. До одури гуляли по Питеру, рассматривая старые дома, сворачивая в переулки и радуясь, когда удавалось случайно выйти к набережной. У коней Клодта вдруг не сговариваясь шагнули к пристани и сели на речной трамвайчик, кутаясь в пледы и вдыхая неповторимый речной воздух.

Вечером забрели в какой-то итальянский ресторан, голодные и уставшие, заказали тонну еды, и поглощали ее, улыбаясь и запивая вином.

И обе понимали, что надо, очень нужно поговорить, но так хотелось еще хотя бы ненадолго сохранить этот кусочек спокойствия, радости и, пожалуй, счастья.

Спали раздельно. Лиза долго лежала без сна, вслушиваясь в мерное дыхание Инны, и в душе ее зрело решение. Такое, от которого сердце сжималось в маленький кулачок и тарахтело как заведенное. Такое, от которого покрывались потом ладони и сжимали в бессилии подушку. Такое… Наверное, просто правильное.

И на третий день, когда они вышли из театра, и остановились перед ним, подняв головы вверх, Лиза взяла Инну за руки и, сжавшись в комок, заглянула ей в глаза.

Стояла молча, собираясь с духом, и никак не могла собраться.

– Инка, – наконец, выдавила она, – родная моя…

И заплакала, не в силах сдерживать рвущиеся наружу слезы. Смотрела на Инну, видела, как дрожат ее губы, как ходят туда-сюда напряженные скулы, как сужаются и расширяются зрачки.

– Я должна, – снова попыталась Лиза, и снова дрогнул голос, срываясь. Но она втянула в себя воздух и неимоверным усилием закончила. – Должна тебя отпустить.

Инна молчала. Ее грудь под плащом поднималась и опускалась вниз, а руки, которые крепко держала Лиза, стали вдруг очень холодными.

– Я очень… Очень. Но я чувствую, что должна.

И через мгновение оказалась в крепких объятиях – теплых, родных, и, наверное, последних. Они вжимались друг в друга, плача, и скрывая собственные слезы. Лиза гладила ладонью Иннину шею, и волосы, и плечи, и сердце ее разрывалось на миллион маленьких осколков.

Инна отстранилась через минуту. Последний раз ее голубые как небо глаза, полные слез, коснулись Лизиного взгляда. Последний раз ее теплые руки сжали ладони. И холодными как лед губами она последний раз коснулась мокрой Лизиной щеки.

– Я пойду, – сказала тихо и отчаянно.

Лиза кивнула, и, словно приросшая к земле, смотрела, как уходит, уходит не оглядываясь, уходит молча и быстро, самое важное и самое дорогое, что было в ее жизни. Перед ее глазами, за удаляющимся силуэтом, мелькали картинками кусочки тех дней и лет, что были у них на двоих. Свидания у солнечных часов – невинные, наполненные до краев любовью и горечью. Слияние рук, запретные ласки пальцев и ладоней. И Даша, Даша – маленький теплый комочек, а потом вдруг – ее первые слова, и первые шаги, и первые синяки и обиды. Сказки на ночь, теплые руки на плечах, безудержный секс в ванной – пока дочка спит, и не может услышать. Одно мороженое на троих в парке в выходной, рождественская ярмарка и новогодние подарки. И свечи, и вкусный ужин, и маленькие открытки друг другу, спрятанные в карманах одежды.

Лиза рыдала уже не останавливаясь. Инна давно скрылась в темноте, а она все стояла, обняв руками фонарный столб, и понимала, что первый раз за долгие годы никто не стоит за ее спиной, и на плечи ее больше не опустятся родные руки, и что дальше ей предстоит идти одной. Только одной.

Осколки мира вдруг застили взор.

Зачем мне мир, в котором все, что нужно.