– А с тобой я хочу попытаться. За те месяцы, что мы провели вместе, я поняла, что совсем не знала тебя раньше. Помнишь? "Ты выдумал меня, такой на свете нет". Да, я выдумала тебя и полюбила то, что придумала. Но кроме этого было что-то еще, что-то едва уловимое, что осталось до сих пор и никогда не переставало быть. Может быть, это и есть любовь. А может быть, я снова что-то себе придумываю. Но то, что я чувствую, когда ты рядом, стоит того, чтобы попытаться.
– И ты не боишься? – Покачала головой Марина.
– Я устала бояться, – Усмехнулась Женька. – Может быть, ты снова сделаешь мне больно. А может, я тебе. А может, мы будем жить долго и счастливо и умрем в один день. Я не знаю этого, и никто не даст мне гарантий.
Она встала, прислушиваясь, и протянула ладонь.
– Я приглашаю тебя на танец.
Так легко уступить Напору дня, Когда угар безумного мира Не касается нас.
В этот волшебный миг Я словно открытая книга: Этому неутомимому воину достаточно Просто быть с тобой.
Они словно танцевали втроем – где-то рядом, едва слышно, разливался голос вечного и тягучего Элтона Джона. Марина запустила руки под Женькин пиджак, и сомкнула их на талии, прижимаясь ближе и ближе.
Они шептали друг другу что-то в приоткрытые губы, они не открывали глаз, боясь, что с приходом света растает сказка. В эти секунды они верили обе.
– Ты чувствуешь мою любовь сегодня? – Одними губами спросила Женька.
– Ты чувствуешь мою любовь сегодня? – Одними губами откликнулась Марина.
Они смотрели друг на друга, близко-близко, рядом-рядом, и, уносясь вдаль, вместе с музыкой, шептали вместе, чуть слышно, только одно, но самое главное, слово.
Да.
Глава 9. Были-не были.
Лека сидела, стиснув зубы и сжав ладони в кулаки. Рука Антуана крепко держала ее за бедро, впиваясь до синяков.
– Терпи, – весело сказал он, на секунду поднимая глаза, – по шраму всегда больнее.
И продолжил работу.
Под маленькой иглой машинки расцветал на бедре затейливый яркий узор, переплетение линий и ничего не означающих символов. Обсуждая с Антуаном будущий рисунок, Лека твердо решила: эта татуировка не будет значить ничего. Но она все равно значила.
Значила, что болезнь закончилась, оставив за собой только шрам и несколько царапин. Что теперь ей можно снова кататься, что в океане ее ждут волны, а за дверями салона – Ди. А еще это значило, что пришло время подумать о новом фильме.
Это решение нелегко ей далось, но неожиданная поддержка Дианы и друзей сделала свое дело, и она решилась.
Сжав зубы, Лека вспомнила тот тихий вечер, когда Ди впервые привезла их всех к ней домой.
Они сидели на пуфиках и пили пиво – все до единого, и Тони, и Рита, и Светка. И даже Родик покуривал маленькую самокрутку, свесившись с балкона.
– Привет, – сказала Лека, усаживаясь рядом и поеживаясь от внимательных взглядов. Выглядела она тогда еще не ахти – места, которые уже не были забинтованы, отсвечивали синяками всех форм и размеров.
– Ленка-беспределка, – прокомментировала Рита, – зачем ты так себя поранила?
– Это не она, это океан в тесном содружестве с асфальтом, – заявил Тони, – одного не пойму: нафиг было садиться на байк в таком состоянии?
– Если боженька ума не дал, то об инстинкте самосохранения тем более и речи не было, – внесла свою лепту Света, – слава богу хоть ума хватило до школы доехать.
Они говорили, и говорили, и говорили, пряча смущение и растерянность, а Лека улыбалась, глядя на них и с гордостью посматривала на Диану: вот, мол, смотри! Видишь? Им стыдно. Им стыдно, а это значит, что несмотря ни на что, у меня все еще есть друзья!
А потом было много смеха – Ди в лицах изображала, как окровавленная Лека вползала на порог школы, извиваясь в стонах. И много радости, когда напряжение спало и стало возможным болтать как раньше – не задумываясь, что говорить и как это будет услышано. И много-много идей о новом фильме, о собственной киностудии, и даже о многочисленных премиях Оскар, которые, конечно же, когда-нибудь тоже станут реальностью.