Просто мы научились жить

Отель оказался двухэтажным, чистеньким и очень красивым. В номер их проводил симпатичный индонезиец в белом наряде, показал санузел, торжественно выдал пульт от телевизора, и, с благодарностью приняв доллар на чай, вышел.

– Двуспальная кровать, – вздохнула Марина, – вот бестолочи.

– Какая теперь уж разница.

Жене правда было все равно. Бояться было больше нечего – все, что могло случиться, уже случилось, и прятаться от этого было бы глупо.

Она бросила чемодан в угол, быстро переоделась в белые шорты, и, схватив Марину за руку, потащила ее за собой.

На улице их снова чуть не сбил с ног оглушительно сладкий запах. Они шли от отеля по дорожке вперед, любуясь свисающими из-за забора пальмовыми листьями и радуясь каждому прохожему. За две минуты, которые понадобились чтобы дойти до пляжа, они встретили пять человек с досками.

Пляж находился близко – перейти однополосную дорогу, пройти через ворота в высоком каменном заборе, и вот он – огромный, бесконечный, шумный… океан.

Женя замерла с открытым ртом, любуясь громадой и бесконечностью океана. Он был… сильным. Он был… бесконечным. И он был… родным.

– Здравствуй, милый, – пронеслось у нее в голове, – вот и я.

Метровые волны вздымались то тут, то там, с шумом обрушиваясь в воду. Женя сняла шлепки и босиком прошлась по песку к полосе прибоя. Отсюда стало видно серферов.

Их было очень много – не меньше тридцати человек, каждый с доской. Некоторые сидели на досках прямо в океане, другие только заходили в него, а какая-то девушка в белой обтягивающей водолазке скользила на оранжевой доске вдоль огромной волны.

– Смотри, – ахнула Женя, – Маруся, смотри!

Девушка сделала поворот, еще один, играя с волной, проехала еще немножко и упала в воду. Женя с волнением ждала – вынырнет ли? Вынырнула, улеглась на доску, и поплыла обратно в океан.

Она смотрела во все глаза: как девушка подплывает к группе ребят в таких же водолазках, только другого цвета, садится на доску и начинает что-то им объяснять.

– А вот и школа, – услышала Женя рядом. Оглянулась и увидела задумчиво смотрящую в ту же сторону Марину, – видишь надписи?

Теперь Женя и правда увидела – на каждой водолазке красовалось «Surf school». А эта девушка, наверное, была инструктором.

Женя подавила в себе желание немедленно кинуться в океан, подплыть к группе и попросить: возьмите меня, возьмите с собой, я тоже хочу покорять волны!

Вместо этого она ласково потрепала Марину по плечу и сказала:

– Давай искупаемся, Марусь. И займемся поисками.

***

В то же самое время, как Женя и Марина в Куте любовались волнами океана, Инна Рубина сидела на песке Солнечного пляжа города Таганрога, и утирала соленые слезы.

Солнце уже клонилось к закату, и людей на пляже почти не было – под железным зонтиком сидела какая-то парочка, и одна семейная пара торопилась увести домой расшалившихся детей.

Брюки промокли, плечики от футболки съехали набок, но Инне было все равно. Она обнимала себя за плечи, покачивалась туда-сюда, и изредка вытирала ладонями щеки.

Было больно. Больно и как-то… странно. Перед глазами то и дело вставало Лизино лицо – совершенно чужое, отстраненное, с глазами, полными желания, предназначенного уже не Инне, а другой. Инна знала: все что угодно сможет она забыть, но этих глаз не забудет никогда.

Что же ты натворила, девочка моя? Что же ты наделала?

Дышать было тяжело, воздух тисками сжимал легкие и не хотел выходить наружу. Тело сопротивлялось самой жизни, стремилось покончить с ней раз и навсегда.

Неужели она ее любит? Господи, но как же это может быть? Невозможно, невыносимо, нереально. Как можно вчера любить одну, а сегодня – уже совсем другую?

– А другую ли? – Прозвучал где-то в ушах голос, и Инна даже оглянулась, но никого не увидела.

Она всхлипнула, и крепче обхватила руками собственные плечи.

Что же делать, боже мой, что же делать? Она привыкла всегда и во всем полагаться на себя, на свою интуицию, чутье, здравый смысл, но сегодня все трое хранили сосредоточенное молчание. Говорила только боль. И не говорила даже, а кричала, вопила, хрипела:

– За что? Что я сделала не так?

– Ничего.

На этот раз Инна не стала оглядываться, и зря – через секунду чьи-то руки обхватили ее сзади, прижали к себе и начали укачивать, как маленькую.

– Ничего, Инчонок. Ты все сделала правильно.

И тогда она прижалась к отцу и разрыдалась уже в полную силу – захлебываясь в слезах, хрипя и задыхаясь. А он только крепче прижимал ее к себе, дожидаясь, когда закончится приступ.

– Почему? – Кричала Инна, ногтями впиваясь в папину руку. – Почему ТАК? Она ведь даже ее не знает! Она не могла узнать ее так быстро. Так почему ТАК?

Сорвалась на тоскливый скрип и умолкла.

Тогда отец достал носовой платок и начал вытирать ее мокрые щеки. Потом поднял, усадил к себе на колени, и снова обнял.

– Маленькая моя, – нежно сказал он, – все это пройдет. Как бы ни было больно сейчас, это пройдет.

– Что мне делать, папа? – Спросила Инна сбившимся голосом.

– А что ты хочешь делать?

Она уткнулась носом в сильное плечо и замолкла. Желаний не было. Боль и слезы выжгли внутри все, и ничего не осталось.