Просто Наташа, или Любовь в коммерческой палатке

Она ответила ему. И в общем шуме и гаме, в жуткой тряске это казалось вполне естественным.

9

Валентин Плешаков приехал в Кропоткин и сразу же направился на междугородный переговорный пункт. У Плешакова было отличное настроение. Наконец-то он придумал, как проучить борзых московских бизнесменов. Они думают, что можно запросто приезжать в Гирей и оскорблять самого Валентина Плешакова? Ошибаются, козлы! Он не забыл, что случилось в тот вечер у забора. И никогда не забудет. Приемчики всякие знают телохранители? С пушкой разгуливают?

Суки! Плешаков снова, в который уж раз, отчетливо вспомнил минуты своего позора и унижения, и дикая злоба сверкнула в его глазах, заскрежетали зубы в непосильной попытке остановить видение. Суки! А Наташка, наверное, стояла за калиткой и все слышала. Даже если и не слышала, они ж, наверное, потом похвастались, какие сильные, и какой он жалкий! Наташка… А он так хотел казаться ей большим, сильным, великодушным. Не трогал ее (а мог, куда бы делась!), ждал, когда она сама поймет, что Валентин Плешаков — серьезный человек.

А его почти на ее глазах — мордой в грязь, как последнего лоха! Если бы перед кентами гирейскими, которые уважают его, никогда бы не простил. А перед Наташкой — в десять раз обиднее!

Думают, он забыл? Пусть думают! Он будет с ними работать, бабки себе на «мерседес» заколачивать… Да ты, сука, самолетом не откупишься за то, что сделал! Телохранители у тебя, бронированные двери… не подкопаешься? Так можно с другой стороны тебя накрыть, с какой — Валентин уже знает. Поплачешь, паскуда, а Наташка свободной станет, тогда и с ней можно будет поговорить, получить то, что положено.

В переговорном пункте Плешаков разменял пять рублей на пятнадцатикопеечные монеты, зашел в кабинку, набрал номер. Связь, конечно, была хреновой. Но с пятого раза дозвонился. Знакомый, ненавистный голос телохранителя ответил: «Да».

— Привет, начальник. Это Плешаков из Гирея. Помнишь такого?

— Я слушаю вас, — бесстрастно произнес Ратковский.

«Боится, хмырь, сучий потрох! — со злорадством подумал Плешаков. — Правильно боится, сучара!»

— Все нормально, начальник. Когда ехать в столицу?

— Когда сможешь.

— Могу — хоть завтра. У вас там все на мази? Готовы к встрече дорогого гостя? — усмехнулся Плешаков. Злость понемногу проходила. Он сжал кулак — вот они где, здесь! Пока еще трепыхаются, чего-то о себе думают… ну-ну, посмотрим, что вы запоете, ребятки! — Завтра сяду в поезд, в Москве буду послезавтра, во второй половине дня.

— Все, как и договаривались? Количество, качество?

— Лучше не бывает. Короче, где тебя найти? И как все это будет происходить?

— Это не телефонный разговор. Искать меня не нужно. Послезавтра в шесть вечера будешь прогуливаться по Тверскому бульвару. От памятника Тимирязеву до Тверской и обратно. Я тебя сам найду. Встретимся, обсудим детали. Вопросы есть?

— А как же, обязательно есть. Это я в контору звоню или как?

— Какая тебе разница? — Чувствовалось, что ему не нравится этот разговор.

— Да я просто так, подумал… если это контора, может, где-то поблизости Наташка, я бы с ней парой слов перекинулся. Ты ж помнишь, мы даже не попрощались, а это нехорошо.

— Наташи здесь нет, если б и была, не стала бы говорить с тобой. А что касается прощания — в следующий раз веди себя прилично и тебе позволят попрощаться. Мы не злодеи.

— Да? Ну, ладно. В общем, послезавтра. Тверской бульвар, так? По какой стороне ходить? — Посередине. Там аллея, вот по ней и ходи.

— Но ты не задерживайся, начальник. Мне долго рисоваться там не в кайф, сам понимаешь. Привет передавай Наташке и ее мужу, большому белому бизнесмену. Пока!

Плешаков повесил трубку, ухмыльнулся, подбрасывая на ладони оставшуюся мелочь. Выйдя из кабины, пошире распахнул дверь, пропуская девушку, ожидавшую своей очереди. А когда она шагнула вперед, пошлепал ее по заду, туго обтянутому синими джинсами. Девушка дернулась, влетела в кабину, захлопнула за собой дверь и лишь после этого покрутила пальцем у виска:

— Ненормальный какой-то. Дурак!

— Я умный, — довольно ощерился Плешаков, ссыпая мелочь в карман. — Я ужас какой умный, только никто не знает об этом. Но скоро узнают. И обалдеют.