Просто Наташа, или Любовь в коммерческой палатке

Наташа не сомневалась, что все это сытое благополучие — не настоящая ее жизнь, а квартира со всеми удобствами — лишь временное пристанище. Сама же она, Наташа, была пушкинской Людмилой в плену у Черномора или царевной, похищенной Кащеем Бессмертным. Вокруг — диваны красивые, телевизоры японские, видеомагнитофон, даже видеокамера есть, можно, к примеру, снять себя и тут же увидеть, что получилось. В холодильнике полно всякой еды, в гардеробе — нарядов столько, что можно целый месяц ежедневно менять их, в белых ящичках трюмо — дорогая косметика, там же и золотые перстни, цепочки, брошки… Но все это не радует, и с каждым днем сильней, настойчивей бьется в груди надежда: скоро придет Руслан или Иван-царевич на сером волке, или Иванушка-дурачок и выручит ее из этого плена. Вытащит отсюда, увезет в другую жизнь, пусть не такую обеспеченную, пусть даже бедную, трудную, но — счастливую, радостную…

Где же ты, Иванушка, почему не торопишься?

А внешне все было нормально. Нигилист по-прежнему много работал, уходил рано утром, возвращался поздно вечером, изредка вывозил Наташу в театр, но там откровенно скучал, под конец спектакля и вовсе засыпал. И Наташе становилось скучно, понимала: он просто выгуливает ее, как собачонку. И не хочется, а надо. Ей не хотелось быть собачонкой, поэтому стала отказываться, когда он прибегал домой чуть раньше обычного, с билетами на какой-то спектакль или концерт.

Все чаще и чаще возникало желание бежать отсюда, бежать куда глаза глядят. Ведь так долго не может продолжаться, это не жизнь, это кошмарный сон! Рано или поздно он непременно кончится. Но куда бежать, если глаза ничего не видят, кроме одного лица, самого любимого и желанного на свете…

Она несколько раз звонила Сергею, специально съездила в общежитие (сказала Ратковскому, что нужно забрать кое-какие вещи), узнала у Вадима Ивановича телефон и позвонила. Трубку взяла его мать и так высокомерно, так холодно ответила, что надолго отбила охоту звонить по этому номеру. Однако Наташа попыталась еще дозвониться до Сергея, и снова неудачно. Похоже, его мать неотлучно дежурила у телефона, чтобы не позволить Наташе поговорить с сыном.

Наташа бросалась на диван, плакала, повторяя, как в бреду: «Сереженька, милый мой, любимый, возьми меня отсюда! Что я наделала, дура несчастная, что натворила! Сережа!.. Я буду ждать тебя, буду ждать, сколько скажешь, только скажи. Сереженька… Ну почему я не послушалась тебя, почему не поверила тебе?..»

Проходил час, другой, Наташа уже не плакала — она вспоминала холодный, сумрачный апрель, уютную комнату, где стол да стул, да кровать — что еще человеку надо? Настольная лампа горит, желтый круг от нее у стола, а за кругом полумрак, а в этом полумраке — она… И его ласковые руки, его теплые губы, восторженные глаза. И ее удивление: неужто и вправду она может так восхищать этого сильного, красивого парня? И ее гордость, и сладостная истома во всем теле, которые не хотелось прятать, прикрывать даже простыней — пусть смотрит, пусть любуется, так хорошо он смотрит, так приятен этот ласковый, нежный взгляд… Смотри же, смотри, мой дорогой, родной, любимый, я твоя, твоя… а ты — мой.

А потом она, утомленная долгими ласками, нежно улыбалась, заглядывая в его красивые карие глаза, а он вдруг садился на постели и рассказывал всякие смешные случаи из своей жизни; так рассказывал, что она хохотала до слез… Даже когда он говорил о серьезных людях, о философах Ницше, Шопенгауэре, это было безумно интересно, казалось, нет более приятной темы для разговора после жарких, дурманящих ласк, чем жизнь и высказывания великих философов! Это вызывало новый прилив энергий, так возбуждало — невозможно было удержаться…

С любимым все было интересно, приятно и радостно.

А без него — все временное, ненастоящее. Ненужное. Но где же он, любимый? Знает ли, что она каждый день плачет, вспоминая его? Наверное, не знает… Да ведь она сама виновата в этом.

Вечером после ужина Петр Яковлевич сидел в кресле, рассеянно листая какую-то книжку с параграфами законов и столбцами цифр. Наташа смотрела телевизор.

— Что ты смотришь? — Нигилист отложил справочник в сторону. — Разве можно это смотреть?

— А почему же нельзя?

— Да потому, что это полнейшее убожество, идиотизм!

— Если ты не интересуешься модой, можешь не смотреть. — Наташа демонстративно сделала звук погромче. — Это же знаменитая американская модельерша, она рассказывает о своих новых работах, о том, что будут носить следующей весной и летом.

— В этом, как его… Гирее тоже интересуются американскими дурами, которые людям лапшу на уши вешают?

— Конечно, — убежденно ответила Наташа. — Думаешь, раз Гирей, так там и про моду не знают? Еще как знают!