— Черт, — говорит Шерман, отпуская и слезая с меня.
— Нам нужно поработать над этим, — говорю я.
— Да.
Дилан выходит вперед, протягивает мне руку.
— Мы поработаем над этим, когда ты вернешься из Сан-Франциско. Ты должна использовать вес соперника против него. Пытайся откатиться, а не толкаться.
Я киваю. Я все еще не отдышалась.
— Ты готов пойти на это? Я вполне способна на подлость.
Он улыбается. — С нетерпением жду этого, — говорит он.
Я смотрю на него и говорю:
— Почему бы нам не позавтракать? Столько времени прошло.
Сомнение отражается на лице Дилана.
— Не уверен, что это хорошая идея.
Шерман качает головой.
— Ну же, Дилан. Это всего лишь завтрак. Иди.
Он вздыхает.
— Хорошо.
Итак, грязные и потные мы направились в закусочную Тома. Сев за столики, мы заказали кофе, и я спрятала ноги под своим сиденьем.
— С нетерпением ждешь поездки домой? — спрашивает Дилан.
Я качаю головой.
— Нет, не совсем. Встревожена. Мои родители хотят все держать под контролем. Я немного общалась с ними этой осенью. Честно говоря, мне трудно было говорить с ними. Это будет одна длинная, напряженная неделя. И все мои сестры приедут в город, что означает хаос.
— Говоря о сестрах, — говорит Шерман. — Полагаю, я должен сообщить новости. Я собираюсь в Техас через неделю после Дня благодарения. Ну, знаете, посещение кампуса.
— Боже мой, — говорю я. — Кэрри знает?
Он кивает.
— Да. Я практически в Райсе. Не знаю, смогу ли получать такие же фантастические оценки как я сам, знаете. Но близко.
Я смеюсь.
— Удачи, — говорю я, улыбаясь.
— Ты знаешь ее лучше меня. Какой хороший сувенир мне прихватить?
— Презервативы, — отвечаю я.
Они оба заливаются смехом, и Шерман дает Дилану «пять». Я краснею.
— Извините. Иногда я забываю советоваться с мозгом, прежде чем что-то сказать.
— На полном серьезе… Кэрри отличается от других. Она всегда целенаправленно стремилась к карьере. Не говоря уже о том, скольких парней пугал ее рост и внешность. За ней в основном гонялись полные придурки. Ты хорошая замена, Рэй.
Он усмехается, затем говорит.
— Я практиковал свой образ хорошего парня. Но внутри я настоящий мудак.
— Не важно. Просто достань для нее что-нибудь милое. Что-то необычное. У нее тонна одежды и украшений… мой отец дает ей много денег. Он относится к ней как к супермодели. Что-нибудь содержательное и необычное подойдет идеально.
Он серьезно кивает, затем говорит.
— Вот, черт! Посмотрите сколько времени. Мне нужно идти, увидимся позже, ребята.
Я не могу не заметить, что он на самом деле не смотрит на часы, когда говорит это. Вместо этого он бросает двадцатку на стол и практически сбегает.
— Увидимся, ребята, позже, — кричит он, пока идет к входной двери.
— Господи, — говорит Дилан. — Это была западня.
— Ты так думаешь? — спрашиваю я.
— Да. Он хотел оставить нас вдвоем наедине.
— Интересно почему?
Он смотрит на меня, сглатывает. Затем делает глубокий вдох и говорит:
— Возможно, потому что я сказал ему прошлой ночью, что передумал.
Я отворачиваюсь от него, внезапно мои пальцы и ноги немеют, ощущение, словно я засунула голову в холодильник.
— Передумал насчет чего?
Он вздыхает, затем говорит:
— Насчет… тебя и меня. Насчет нас. О моем решении уйти.
Я рассматриваю белую и черную плитку рядом с нами на стене, пытаясь сохранить над собой контроль. Я не отвечаю. Я не смотрю на него. Не могу. Потому что это больно. Действительно больно. Я делаю это для себя, зная, что если буду слоняться поблизости, он начнет колебаться. Как сейчас. Как я хотела. Но не совсем.
Когда я не отвечаю, он с трудом продолжает, его голос очень-очень печальный.
— Слушай, — говорит он. — Я знаю, что обидел тебя. Знаю, что накричал. И… возможно, я надеюсь, ты дашь мне второй шанс.
Я все еще не могу ответить. Мои мысли проносятся со скоростью тысячи миль в секунду, видя нас вместе: бегающих вместе вокруг центрального парка в темноте до восхода солнца; обнимающихся в его или моей комнате; ночь, когда мы неловко обнимались; незабываемые поцелуи в парке «Золотые Ворота».
Я закрываю глаза. Я могу видеть все эти моменты, но также должна вспомнить и другие. Я, свернувшаяся калачиком на своей кровати, не зная, жив он или мертв. И он, не уважающий меня настолько, чтобы сказать в лицо, что он больше не может иметь со мной ничего общего.
— Ты подумаешь над этим? — спрашивает он. Дилан редко открывается настолько, что показывает свою уязвимость таким образом. Это окончательное решение, я могу видеть это в его глазах. Я могу видеть это в слабом, почти незаметном дрожании рук. Он просит принять его обратно и раскрывает свою душу, делая его таким же уязвимым, каким он сделал меня.
Вот почему трудно сделать то, что, я знала, должна сделать.
Я качаю головой.
— Нет, — говорю я очень тихо.
Он практически оседает в сиденье. Я все еще не смотрю на него.
— Я не могу жить с этим. С тобой… решившим, что все кончено, затем также быстро решившим, что ты хочешь, чтобы я вернулась к тебе. Ты не можешь принимать все эти решения в одиночку.
Я перемещаю глаза со стены на него. Он сидит, выглядя мрачно, и смотрит на стол. Затем он говорит грубым голосом.
— Я боялся этого.