Просто неотразим

– Но почему, Джорджина?

– Что почему?

– Почему ты не сказала мне семь лет назад?

Джорджина снова пожала плечами:

– Тебя это не касалось.

– Что?! – Джон изумлённо уставился на нее, не веря своим ушам. – Меня не касалось?

– Да.

Его руки непроизвольно сжались в кулаки, и Джон даже сделал несколько шагов в ее сторону.

– Ты носила моего ребенка и говоришь, что это меня не касалось? – Он остановился всего в нескольких сантиметрах от нее.

Хотя Джон был значительно выше и крупнее, чем она, Джорджина смотрела на него без малейшего страха.

– Семь лет назад я приняла решение, которое считала и до сих пор считаю правильным. И сейчас уже не стоит возвращаться к прошлому.

Одна темная бровь изогнулась дугой.

– Серьезно?

– Да. Слишком поздно. Лекси не знает тебя. Будет лучше, если ты уйдешь и больше никогда не увидишься с ней.

Джон оперся руками о стену по обе стороны от головы Джорджины.

– Если ты действительно рассчитываешь на это, значит, ты не очень сообразительная девочка.

– Я не девочка, – с горечью сказала Джорджина. – Возможно, семь лет назад я и была девочкой, но с тех пор я очень изменилась.

Джон криво усмехнулся.

– Судя по тому, что я вижу, ты не так-то сильно изменилась. Ты все еще выглядишь веселой девицей, с которой можно хорошо провести время.

Джорджине ужасно хотелось врезать ему. Она почувствовала, как у нее запылали щеки. Полы просторного зеленого халата разошлись сверху, почти обнажив ее грудь. Ужаснувшись, Джорджина поспешно запахнулась.

– Не трудись, – с пренебрежением произнес Джон. – Может, после такого зрелища я стану более великодушным.

– Я не нуждаюсь в твоем великодушии, – заявила Джорджина и поднырнула под его руку. – Пойду оденусь. Думаю, тебе не стоит больше задерживаться.

– Я подожду тебя здесь, – твердо заявил он, провожая ее взглядом.

Джон подошел к окну и отодвинул в сторону гардину. Итак, у него есть ребенок. Дочь, о существовании которой он не подозревал и которая ничего не знала о нем.

Его дочь. Джон с трудом подавил желание пересечь улицу и привести Лекси домой. Хотелось сидеть рядом с ней и разглядывать ее. Ему хотелось наблюдать за ней и слушать ее тонкий голосок. Хотелось прикасаться к ней, но Джон знал, что не будет этого делать. Когда он сидел рядом с ней на диване, то чувствовал себя огромным и неуклюжим, громилой, который отправляет шайбы из вулканизированной резины через весь каток со скоростью полторы сотни километров в час и прорывается через оборону противника с упорством парового катка.

Джон отпустил гардину и подошел к сложенному из кирпича камину. На каминной полке стояли фотографии в затейливых рамках. На одной крохотная девчушка сидела на высоком детском стульчике и, зажав подбородком подол майки, ковыряла пухлым пальчиком в пупке. Рассмотрев снимок, Джон принялся изучать другие фотографии, на которых были запечатлены разные этапы жизни Лекси.

Приятно удивленный явным сходством между собой и дочерью, он взял в руки небольшой снимок, на котором Лекси было около года. Она только начинала ходить. Ее голубые глаза оживленно блестели, на пухлых щечках алел здоровый румянец, темные волосики топорщились на макушке, как метелка из перьев, а крохотные губки были выпячены вперед, как будто она посылала воздушный поцелуй фотографу.

Где-то в глубине коридора открылась и закрылась дверь. Джон поспешно сунул фотографию в карман, повернулся и приготовился к появлению Джорджины. Она вошла в комнату. На ней был белый летний свитер и легкая юбка до щиколоток. Волосы она собрала в хвост. Ремешки белых сандалий крест-накрест обвивали икры. Ногти на ногах были покрашены темно-пурпурным лаком.

– Хочешь чаю со льдом? – предложила она, останавливаясь в центре комнаты.

Джон, не ожидавший от нее подобного гостеприимства, удивленно посмотрел на Джорджину.

– Нет. Не надо, – отказался он.

У него накопилось слишком много вопросов, на которые он хотел получить ответы.

– Может, присядешь? – пригласила Джорджина, указывая рукой на белое плетеное кресло, выложенное мягкими пушистыми подушками с оборками.

– Я лучше постою.

– Тогда я тоже, чтобы не смотреть на тебя снизу вверх. Или мы оба сядем и все обсудим, или вообще ничего обсуждать не будем.

Джон не узнавал Джорджину. В той девушке, которую он помнил, не было такой напористости.

– Ладно, – сдался он, но сел на диван, а не в кресло, так как подумал, что оно вряд ли выдержит его. – Что ты рассказала обо мне Лекси?

Джорджина села в плетеное кресло.

– Ничего, – ответила она. Ее техасский акцент был уже не столь явным.

– Она никогда не расспрашивала об отце?

– А, ты об этом. – Джорджина откинулась на пестрые подушки и положила ногу на ногу. – Она думает, что ее отец умер, когда она была совсем маленькой.

Такой ответ взбесил Джона, но не удивил.

– Вот как? И как же я умер?

– Энтони был отважным летчиком-испытателем, но его самолет сбили в Ираке.

– Энтони? Кто такой, черт побери, этот Энтони?

– Ты. Я тебя придумала. Мне всегда нравилось мужское имя Тони.

Она не только выдумала ему геройскую гибель и другую профессию, но и изменила имя. Джона буквально трясло от гнева, он с трудом сдерживал себя.