Просто об искусстве. О чем молчат в музеях @bookler

Узнаете одалиску на переднем плане? Немецкие романтики должны сейчас перевернуться в гробу, ведь гений должен каждый раз рождать сверхновое, превышать прежние возможности, на худой конец писать картины кровью. А Энгр облегчил себе труд самоповтором. Ведь у художника, в отличие от наложницы, широкий выбор.

Когда про картину говорят «академичная», это сложно расценивать как похвалу. Академизм ценят меньше поиска новой формы.

В мифологии XIX века гений всегда нищ и голоден, а академик сыт и востребован. Мне придется перебороть искушение долго и подробно высмеивать немецких романтиков, которые возвели свою обиду на мир в ранг подвига. Давайте лучше вместе внимательно посмотрим на «скучный и продажный» академизм.

Энгр. Купальщица Вальпинсона (1808)

Энгр. Турецкая баня (1862)

Герберт Шмальц. Смерть за веру: «Христиан ко львам!» (1888)

Нам будет легче наблюдать свои реакции относительно тех работ, к которым мы не успели привыкнуть. Неземной красоты эротизм. Если чисто по-человечески вам это нравится, то у вас все в порядке. Однако если вы хотите воспитать вкус к изобразительному искусству, стоит тратить внимание на более изобретательные работы.

Одновременно вульгарность заткнула бы за пояс невинный «Завтрак на траве» Эдуарда Мане, который академики того времени обвиняли в безнравственности.

Герберт Шмальц. Смерть за веру: «Христиан ко львам!» (1888)

Но такой эротизм, как у Шмальца, был вполне допустим в светском искусстве.

Художник академизма всегда попадает в масть, избегает риска. Он сервирует насилие и секс таким образом, чтобы потреблять их было приятно, но не стыдно. Большинству зрителей нужно именно это, а многим художникам нравится такое рисовать. Они вовсе не хотят выписывать душевные терзания, создавая небывалый колорит, который выражает экзистенциальный кризис. В популярности академизма гораздо больше правды о человеке, чем в высокопарных сентенциях учебников по «Эстетике».

Только не надо думать, что на каждого, кто ориентируется на симпатии зрителей, опрокидывается ушат с золотом. Академик может спиться или работать за гроши. Его финансовый успех напрямую зависит от его коммуникативного таланта. Впрочем, так же, как и прижизненный успех гения.

Бугро. Раскаяние Ореста, или Орест, преследуемый Эриниями

Эту работу автор не мог продать семь лет.

Бугро происходил из бедной семьи. Чтобы заработать на обучение живописи, в свободное от работы в лавке время он писал портреты и красил этикетки для варенья.

Импрессионисты не любили Бугро – синоним салонного искусства. Кстати, работы последнего продавал Дюран-Рюэль, который и раскрутил импрессионистов.

Бугро. Купальщица

То, что живопись позволила Бугро, провинциалу из бедной семьи, построить особняк со студией в квартале Монпарнас – это прекрасно и только прекрасно. Пусть сама эта живопись и не особо самобытна.

Бугро. Раскаяние Ореста, или Орест, преследуемый Эриниями

Бугро. Купальщица

Кто жертва?

Брюллов. Портрет графини Юлии Павловны Самойловой с Джованиной Пачини и арапчонком (1834)

Холостяк Карл Брюллов, имея к 40 годам в анамнезе роман со светской дамой Юлией Самойловой и незаконнорожденного сына от неизвестной, вдруг женился. Живописец добился руки дочери рижского бургомистра Эмилии Тимм, одаренной пианистки, не реализовавшей свой талант в полной мере. Друзья и близкие свидетельствуют, что маэстро был влюблен. Брак продлился месяц.

Суть произошедшего мы можем реконструировать только по сплетням. Брюллову пришлось раскрыть карты перед властью, чтобы получить развод, но от публики он подробности скрывал. Эмилия была совращена своим отцом, а вот дальше сложно понять: то ли инцест продолжался, а муж был против, то ли Брюллов вообще не был в курсе и слегка осовел от происходящего. При разводе семья Тимм вытребовала пенсию.

Отторгнутый высшим обществом – родители жены ославили его, как пьяницу и насильника – Брюллов уехал из Петербурга. В то, что он не изверг, верили только близкие друзья и Юлия Самойлова. Художник все чаще болел. До своей смерти в 52 года он дожил бобылем.

Эмилия Тимм училась исполнительскому мастерству у Шопена, вышла замуж за сына богатого издателя Греча и держала свой салон, где играла и пела для гостей. В ее дальнейшей судьбе нет следов изломанного характера. Возможно, побывав замужем и получив в результате развода собственные деньги, Эмилия научилась ставить на место своего отца. В том, что последний был жалким человеком, сомнений нет. Орлы не совращают дочек, которые полностью от них зависят.

Вот так причудливо тасуется колода. Искусства творить больше было у Брюллова, а вот искусства жить, по всей очевидности, больше было у Эмилии.