Опасаясь, чтобы эти деньги не были потеряны или украдены, я положила их в банк. Мы договорились с дочерью, что когда они ей понадобятся, то я буду брать необходимую часть денег из банка и давать их ей. Она записывала каждый доллар, потраченный из общей суммы, и знала остаток своих денег в банке. Каждый раз моё сердце сжималось от того, что мы с ней что-то делим. Мы здесь, в Канаде, так далеки от нашей привычной обстановки, мы должны быть во всём вместе, нам не надо ничего делить. Это мне так хотелось. Конечно, когда у меня не было работы, когда имеющиеся деньги убегали от нас со скоростью света, конечно, я думала, что, может быть, в самый трудный момент нашей жизни её деньги нас выручат. Я говорила об этом дочери. Её это не интересовало. Но каждый раз, когда она брала часть этих денег на свои расходы, эти деньги отдаляли нас друг от друга. Я видела, как важно было для неё тратить эти деньги и не советоваться со мной. Ведь когда я давала ей деньги на что-то, то всегда спрашивала её, на что она их будет тратить. А тут у неё был прекрасный повод показать мне свою «независимость» от меня.
Моя дочь привыкла, что в Беларуси у меня всегда были деньги. Она никогда не получала отказа, если они ей были нужны. В Канаде имеющийся запас денег быстро был потрачен на мебель, посуду и разные мелочи. Жизненная ситуация сильно изменилась.
Деньги «таяли», дохода не было, будущее неопределенно. Моя дочь наблюдала происходящее в нашей жизни как бы со стороны. Она верила, что я найду выход из создавшегося положения, что ей абсолютно не надо принимать в этом никакого участия. Даже когда я нашла временную работу у русских – убирать медицинские стоматологические кабинеты по вечерам, моя дочь никогда не расспросила меня ни о чём. Помню, после первого дня работы там (а мне надо было мыть и туалеты тоже) мне так хотелось поделиться с ней всем, что произошло за это время, так хотелось всё рассказать. Я начала свой рассказ, но после нескольких моих слов она прервала меня и сказала, что ей надо делать уроки. Господи, как мне было больно тогда! У меня не было никого на свете, кроме моей дочери, но и она не хотела принимать участия в обустройстве нашей новой жизни. С другой стороны, я чётко понимала, что вины её ни в чём нет. Она – подросток. Я – взрослый человек. Она не выбирала эти условия. Я создала их сама. Самой мне надо это и исправлять.
Я решила найти ключик к сердцу моей дочери. Я решила исправить отношения с ней в лучшую сторону.
Прежде всего я подумала, что, возможно, она очень устает в школе. Новый язык, новые правила держат её в напряжении. Я подумала также, что она так хочет иметь друзей, но у неё ничего с этим не получается. Мне надо проявить больше внимания к ней. Я подумала и решила действовать.
Мы жили в однокомнатной квартире. В ней была одна отдельная комната, в которой располагалась моя дочь, и другая общая комната, с кухней и телевизором, предназначалась для меня.
Когда моя дочь приходила на обед домой посередине школьного дня, то обед для неё всегда стоял на столе. Я старалась готовить как можно разнообразнее и вкуснее. Я стала расспрашивать её о делах в школе более детально. В очень редкие дни моя дочь отвечала на мои вопросы с желанием. В большинстве случаев она просто грубила мне. Моё желание наладить с ней контакт было огромным. Я оправдывала её, ведь ей так тяжело в новой обстановке.
Однажды она пришла домой на обед, суп стоял на столе. Она села за стол, как обычно, в плохом настроении, и стала есть. Суп оказался слишком горячим для неё, и она со злостью закричала и бросила тарелку с супом в стенку. Тарелка разбилась. Суп разлился по полу и стене. Я стояла и не знала, что сказать и что делать, – такая невыносимо сильная душевная боль сковала меня. Мы с ней вдвоем в этом мире. У нас нет никого, кто бы помог нам это всё наладить. Я ничего тогда не чувствовала, кроме боли. Моя дочь вернулась в тот день в школу голодная. Я осталась со своей болью. Когда она пришла из школы, то зашла к себе в комнату и со злостью захлопнула за собой дверь.
Я решила не отступать от моего решения найти дорогу к сердцу своей дочери. Я решила дать ей время успокоиться, не волновать её и… пошла гулять. Я гуляла по улицам города до глубокой ночи. Моя душевная боль не давала мне возможности плакать. Когда я открывала дверь, то заметила, что моя дочь выключила телевизор и юркнула в свою комнату.
На следующий день я стала разговаривать с ней так, будто ничего не произошло. Мой страх не сделать сложившуюся ситуацию ещё хуже, чем есть, заставил меня играть эту роль. Моя дочь не извинилась – она продолжала себя вести так, как будто ничего не произошло.
А ведь произошло очень важное изменение в наших жизнях. Она подсознательно взяла верх над моим страхом. Она подсознательно чувствовала, что может вести себя так, как ей заблагорассудится, что я у неё под контролем.