Просто Рим. Образы Италии XXI

Сюжет, закрученный Соррентино вокруг светящегося окна, мне не очень нравится. Вроде как сквозь окно видна часть большого продолговатого приёмного зала с фресками Пьетро да Кортона на потолке. Городские власти заставляют владельцев знаменитых дворцов освещать окна главных архитектурных шедевров, выходящие на улицу, всю ночь. Так они светятся в Палаццо Фарнезе, посольстве Франции, позволяя увидеть с улицы часть расписанных потолков и стен, к которым, к сожалению, не относятся росписи Карраччи. В Палаццо Памфили спроектированный Борромини приёмный зал был встроен во время возведения здания церкви Сант'Аньезе, с которой дворец оказался слит. Фрески Пьетро да Кортона посвящены истории Энея, поэтому зал называется Галлериа ди Энеа, Галереей Энея. Увидеть роспись воочию трудно, нужно специальное разрешение от посольства, но всем любителям барочной живописи она прекрасно известна по воспроизведениям. В силу художественной значительности фресок бразильскому правительству, на территории которого они находятся, предписано их освещать. Это факт, но факт – не разгадка чудесного, от века желанного нам.

Сюжеты росписей, покрывающих потолок, – иллюстрации к «Энеиде» Вергилия, главного произведения римской литературы, полноправно претендующего на то, чтобы называться эпосом. Поэма посвящена Гаю Октавию Августу, с которого начинается история императорского Рима, и рассказывает о житии-бытии его отдалённых предков. Время правления Августа считается расцветом Рима, полновесным, полноценным. После победы при Акции над Антонием и Клеопатрой Август утвердил своё единовластие и покончил с войнами, наслаждаясь величественным покоем. Вскоре после этого римляне решили объявить Энея своим далёким праотцем, а троянцев назначить своими предками. Два больших писателя придали законность этому утверждению: поэт Вергилий и историк Тит Ливий. Сделали они это не по вдохновению, сошедшему свыше, и тем более не из любви к исторической правде, а по политическому заказу, исходившему от самого Августа, так как после полного подчинения Греции у римлян назрела острая необходимость как-то определиться в отношениях с эллинами. Изначально оба этих народа были теснейшим образом связаны: греки появились на Апеннинском полуострове в незапамятные времена, построили быстро разросшиеся и разбогатевшие города и зажили припеваючи. Рим, основанный примерно в это же время найдёнышами с криминальными наклонностями, ещё к тому же и разругавшимися при его основании до такой степени, что один был вынужден прирезать другого, был по сравнению с греческими колониями, Сибарисом или Сиракузами, дыра дырой. Римляне с горечью осознавали превосходство греческой цивилизации и греческого языка и с завистливой жадностью заглядывались на греческие города, чья жизнь казалась им образцом утончённости. Страдая оттого, что греки их презирали и считали варварами, коими они по всем признакам и были, римляне точили на них зубы и ждали своего часа.

Час настал. Рим вырос и усилился, и, заглотив италийских греков, в конце концов добрался до самих Афин. Покорение Греции произошло за сто лет до написания «Энеиды». Оно утвердило главенство римлян во всём мире, что мы называем античным, но также и сильно усложнило римскую жизнь. Ведь господствовать столь же тяжело, сколь и подчиняться, а особенно тяжко господствовать над тем, кто выше тебя во всех отношениях. Рим легко выиграл войну с Македонией и Ахейским союзом, которые почти и не сопротивлялись, протащил в триумфе последнего македонского царя Персея и лишил Элладу независимости. Толпа торжествовала, но образованные римляне видели, что греки как народ были всё равно талантливее, умнее, тоньше и культурнее. Неприятное наблюдение для победителей. Триумф оно отравляло, ведь победа кого-то над кем-то означает возвышение победителя над побеждённым, а какой начальник будет спокойно терпеть столь явное превосходство своего подчинённого? Сразу после захвата Греции в Рим хлынули скульптуры, картины, предметы роскоши и, самое главное, греческие рабы и рабыни. Молодые и старые, красивые и безобразные, образованные и не очень, но все в чём-либо искусные – не в любви, так в философии, не в игре на флейте, так в приготовлении рыбы, – греки в чём-то обязательно превосходили римлян. К тому же любой из них, даже самый зелёный мальчишка если и не читал, то говорил по-гречески лучше Цицерона. Рим, давно уже неравнодушный ко всему эллинскому, окончательно попал в плен греческого обаяния. Греки поражали, очаровывали и, конечно же, раздражали. Греция завоёвана, но как дальше держать в рабстве народ гораздо более цивилизованный, имеющий более древнюю историю и вообще во всех отношениях стоящий выше своих поработителей? Ведь у греков, как и в старые добрые времена, были все основания продолжать считать победивших римлян варварами.

* * *