Просто Рим. Образы Италии XXI

Триумфаторам, для того чтобы комплексы не мучили, надо было отринуть всякую способность к рефлексии и превратиться в сборище дуболомов-погромщиков, уверенных в том, что победитель всегда прав. Из подобных тупиц состояла толпа, с восторгом глазеющая на триумфы, но толпа толпой, а Римом всё же уже управляли люди, испорченные образованием. Для них, перенявших с греческим языком и греческую рефлексию, незамутнённая чистота толпы была хотя и желанна, но уже невозможна. Римская литература всё сильнее и сильнее начинает петь на мотивчик «Всё прошло!», рыдая об утраченной простоте, а Август издаёт законы против роскоши и разврата и ссылает Овидия в Молдавию. Но этого мало. Империи нужна Идея. Вот тут-то и приходит на помощь полученное у греков образование. Вергилий создаёт свою насквозь искусственную и придуманную эпическую поэму, попытавшись в ней покончить со всеми сомнениями и избавить соотечественников от комплексов. Теперь римляне оказались обладателями хронологического продолжения Илиады, своего рода Илиадой-2, в которой истории Трои и Рима оказались слиты. «Энеида» утвердила религиозное единство римлян с греками, сделав главными героями всё тех же богов, что действовали и в Илиаде, а заодно и наделила их благородным происхождением от одного из героев Троянской войны, прямого предка «отца народа» Августа. Раз отец у них грек, то римские граждане, таким образом, были объявлены тоже греками, но греками особыми, троянскими. Зачем ещё Вергилию надо было выбрать именно Энея, почему бы не назначить своё происхождение от каких-нибудь ахейцев-победителей, заброшенных на италийские берега, от спутников Одиссея, например?

Что ж, с точки зрения Рима у троянцев было два решающих преимущества перед ахейцами. Во-первых, троянцы, пусть и побеждённые благодаря воле богов и низкопробной хитрости, превосходили в своём развитии победителей настолько, насколько город превосходит лагерь, а добродетельный Гектор со своей Андромахой превосходит суматошного Ахилла с его Патроклом. Во-вторых, несомненным преимуществом троянских предков было то, что они имели зуб на остальных греков, поэтому римляне, как их наследники, ничего не захватывали, а лишь восстанавливали справедливость, когда, как пишет Вергилий: «Этот, Коринф покорив, поведет колесницу в триумфе,/ На Капитолий крутой, над ахейцами славен победой./ Тот повергнет во прах Агамемнона крепость – / Микены, Аргос возьмет, разобьет Эакида, Ахиллова внука,/ Мстя за поруганный храм Минервы, за предков троянских». «Этот» – это Луций Муммий, захвативший Коринф в 146 году до нашей эры, «тот» – это Луций Эмилий Павл, разбивший македонца Персея, потомка Ахилла. В поэме о них, ещё не появившихся на свет, вдохновенно пророчествует в царстве Аида-Плутона покойник Анхиз, из толпы теней выступая, своему вполне живому и здоровому сыну Энею, спустившемуся под землю по воле богов. Сын же внимает ему в изумленьи.

Римляне, присвоив себе кровное родство с троянцами, простейшим образом упорядочили свои отношения с греческой цивилизацией. Оказалось, что Греция просто часть Рима, так что её порабощение оправдано историей. Захват Греции не что иное, как восстановление исторической справедливости: потомки Энея и, следовательно, наследники Гектора отомстили потомкам Агамемнона и наследникам Ахилла. Дабы окончательно решить все проблемы и избавить римлян от комплекса неполноценности, Вергилий добавляет к речи покойника Анхиза пылкие слова о своеобразии римского мессианства. Выдав дайджест из Тита Ливия и быстро пересказав сыну римскую историю от республики до начала империи, распалившийся старец провозглашает: «Смогут другие создать изваянья живые из бронзы,/ Или обличье мужей повторить во мраморе лучше,/ Тяжбы лучше вести и движенья неба искусней/ Вычислят иль назовут восходящие звезды – не спорю;/ Римлянин! Ты научись народами править державно – / В этом искусство твое!» Классное утверждение. Грубое, но всё ставящее на свои места. Национальная идея в форме слогана: кратко, нагло и веско. Право римлян подавлять все остальные народы утверждено без всяких оговорок. Не удивительно, что большая политика мгновенно поставила себе на службу высказывание поэта: эти строчки из «Энеиды» Вергилия столь же полюбились Августу, сколь Путину полюбилось тютчевское «Умом Россию не понять,/ Аршином общим не измерить:/ У ней особенная стать – / В Россию можно только верить». Август тоже, должно быть, вовсю их цитировал в своих ответных дипломатических речах, так же безбожно перевирая. Все империи будут следовать гениальному примеру Вергилия, придумывая то расовое превосходство, то будущее величие коммунизма. Щас мы вас покорим тем или иным способом, и будет хорошо ВСЕМ.

* * *