Просто солги

И сейчас я могу с уверенностью сказать: незнание — оно спасает. Когда не чувствуешь, не видишь, живешь без лишних забот, не подозреваешь о том дерьме, что за долгие годы успело накопиться в людях. Я бы хотела не знать, но, похоже, уже слишком поздно загадывать подобные желания под падающими звездами.

Что-то стягивает шею, душит. Я протягиваю руки и натыкаюсь на колючий вязаный шарф. Вспоминаю — Лея подарила перед самым отъездом. Сказала, что-то вроде вещицы "на память". А мне нечего было им оставить, хотя я и не хотела, чтобы они обо мне вспоминали. Все. А особенно Джо. Хочу, чтобы он забыл меня, навсегда выкинул из своей головы. Или не так. Я хочу забыть его.

Я не смотрю за сменяющиеся одну за другой последние улицы северной окраины Бруклина, но знаю — представляю — что там сейчас творится. Таксист преодолевает повороты резко, уверенно, стремительно ("Знаешь, почему улицы пересекаются под прямым углом?.."), и я цепляюсь за сиденье, впиваюсь ногтями в неприятные синтетические волокна. Мне нужно удержаться. Не выжить — просто удержаться.

Там — в Нью-Йорке — подходит к своему логическому завершению осень, но определить это можно только по тому, как девушки, ежась от холода, поднимают воротники. А я не чувствую холода, теперь его вовсе не воспринимаю.

Я чувствую себя потерянной. Во времени, в городах, в разных погодных условиях. В такси, поездах, одиноко парящих самолетах. Я чувствую только момент, в котором нахожусь, но ни больше, ни меньше. Я не просто живу сегодняшним днем, и вся моя жизнь — сегодняшний день.

Расплатившись с таксистом, я тут же забываю его лицо, забываю желтый цыплячий цвет его точно выращенной в инкубаторе машины, я даже забываю, откуда приехала. Все это уже не имеет значения.

Руку оттягивает большой, но почти ничего не весящий чемодан: у меня нет вещей, которые мне бы хотелось увезти из этого проклятого города. На дне чемодана мирно покоятся зубная щетка, пара красных истоптанных кед и бутылка воды. Вот и все, что у меня есть. Почти вся моя жизнь хранится в этом чемодане.

На перроне полно народу: туда-сюда снуют опаздывающие-прибывающие, а между ними лениво проскальзывают мелкие воришки. Здесь и запах какой-то особенный, неповторимый: аромат прощальных слез, обещаний как-то по-особенному смешивается с железным запахом рельсов. И эта смесь чем-то отдаленно напоминает ржавый запах крови. Но я стараюсь об этом не думать.

Я ставлю свой чемодан на землю, сажусь на него верхом и непринужденно подпираю подбородок кулаком. Как будто я всегда только и делала, что протирала штаны на полупустом чемодане в самом центре перрона.

Сквозь мутный купол, под которым и гнездится станция, плохо видно серое небо и тусклое солнце. Но мне не обязательно видеть — можно просто почувствовать. Небо кажется низким, до купола же можно достать, лишь потянув вверх руку. Я уже представляю, как осторожно постучу по стеклянному своду, и в ответ услышу пластмассовое эхо.

Привокзальные часы, они, наоборот, вытягиваются, упираются куда-то в купол, но даже на таком расстоянии я могу видеть, как бешено несется секундная стрелка. Промаргавшись, я вновь устремляю свой взгляд на светло-бежевый циферблат, заключенный в аккуратный круг. Но понимаю — секундной стрелки на часах и вовсе нет, а это мне все опять. Кажется.

В реальной жизни все оказывается совсем не так, как я себе это представляю. Вижу только то, что хочу. Свой маленький нерушимый мирок.

Как только стрелка цепляется за верхнее деление, по-видимому, обозначающее не что иное, как полдень, точно по сигналу, где-то вдалеке появляется поезд. Он приближается неслышно, но настолько стремительно, что мне начинает казаться, что он едет прямо на меня.

Пыхтя и недовольно фырча, поезд наконец останавливается. Ждет. А я не могу сдвинуться с места. Не могу оторвать свое мягкое место от жесткого чемодана и заставить себя прокатиться до Чикаго. Всего лишь очередное путешествие. Тебе ли не привыкать, Кесси?

Только услышав пронзительный свисток, я резво вскакиваю с места и одним рывком оказываюсь в уже начинающем набирать скорость поезде.

— Вам помочь? — В тамбуре курит парень, чуть младше меня. Лицо чуть круглее, черты чуть мягче, волосы чуть светлее, а еще он курит. Не знаю, почему я сравниваю его с собой. Наверное, в нем есть что-то такое, что напоминает мне о себе.

Я кривлю лицо.

— Что? — Он непонимающе разводит руками. Небрежный. Рубашка в темно-зеленую клетку заправлена в брюки только наполовину, джинсовая куртка застегнута всего на одну пуговицу и то неверно. Волосы в полнейшем беспорядке. Как, впрочем, и у меня.

— Ты куришь, — безапелляционно заявляю я, хватаясь за ручку неподъемного чемодана. Поезд набирает обороты.

Только теперь осознаю — обратного пути нет.

— Ну да, — хмыкает он. Не знаю, на кого он похож. Не на меня. Нет.

Снова ложь.

— Нет, давай помогу, — наконец, решается он и выхватывает у меня из рук полупустой чемодан. Забирает все, что у меня осталось.

Оказавшись совсем рядом, парень обдает меня порывом ментолово-табачного запаха. Свежие нотки, смешанные с удушающим никотином.