Просто вдвоем

– Хочу ее снять! Хочу ее снять!

– Скоро снимешь, – пообещал я, дотрагиваясь до лица Жаклин – осторожно, чтобы не задеть ушибленное место.

Я стал просить прощения за то, что выгнал ее. Мое сердце, к которому она прижималась ухом, громко колотилось: я сам еле слышал собственные слова. Если бы Жаклин меня не простила, я бы ее не упрекнул.

– Прости, что я полезла выяснять про твою маму, – сказала она. – Я не знала…

– Ш-ш… детка, не сейчас. Дай я тебя обниму.

Жаклин зябко поежилась. Я подобрал куртку, валявшуюся рядом на газоне, и накинул ей на плечи. Мы теснее прижались друг к другу, и напряжение постепенно стало покидать мое тело.

Приехала полиция, а вместе с ней «скорая». Бака подняли на носилки и погрузили в машину. Значит, он был жив. Чарльз переговорил с полицейским сам и подозвал нас дать показания. Я медленно встал, помог подняться Жаклин. Мы оба нетвердо держались на ногах, цепляясь друг за друга.

Синди, Карли и Кейлеб стояли у стены своего дома, кутаясь в накинутые поверх пижам одеяла. Соседи выглядывали из-за заборов и из окон, в которых виднелись наряженные елки. Лампочки рождественских гирлянд перемигивались с огнями «скорой помощи».

Чарльз сообщил полицейскому, что на имя Бака выписан охранный ордер в отношении Жаклин, и, нисколько не колеблясь, назвал ее моей девушкой. Она подтвердила все его слова, включая то, что касалось наших с ней отношений. Прижавшись к моей груди и обвив мои руки вокруг своей талии, она рассказала, как все было: Бак втолкнул ее в грузовичок, вошел туда сам и захлопнул за собой дверь, но она вырвалась наружу, используя приемы, которым научилась на занятиях по самозащите.

Я крепче обхватил ее. Меня затошнило. Выслушивать подробности было невыносимо. Хотелось стащить Бака с носилок и прикончить его.

Когда полицейские и врачи уехали, нас с Жаклин обступили Хеллеры. Они принялись наперебой предлагать принадлежности для оказания первой помощи, чай и еду, но я заверил их, что все есть и мы сами прекрасно о себе позаботимся. Синди и Чарльз беззастенчиво меня обнимали, заодно обнимая и Жаклин, потому что я не хотел отпускать ее от себя дальше чем на несколько дюймов.

Когда мы открыли дверь квартиры, Фрэнсис вышел нам навстречу и остановился на площадке.

– Спасибо, – пробормотал я и погладил его.

Кот неторопливо спустился по лестнице и отправился по своим ночным делам.

В ванной, осматривая лицо Жаклин, я заглянул ей в глаза и спросил:

– Он… тебя ударил?

Она покачала головой и выдавила:

– Нет. Просто сильно схватил. Было больно, но место, куда я долбанула его своим черепом, должно болеть еще похлеще.

Она провела пальцами по лбу.

– Я так горжусь тобой! Ты обязательно все расскажешь, когда будешь готова об этом говорить… а я буду готов слушать. Пока я еще слишком на него злюсь.

Когда она давала показания полицейскому, я стоял рядом, но не мог думать о подробностях: о том, как Бак прикасался к ней, и о боли, которую он ей причинил.

Я осторожно раздел Жаклин – не так, как несколько часов назад: тогда медлительность моих движений была совсем иной. Швырнув в мусорную корзину ее блузку, лифчик и мой джемпер, я пустил теплую воду. Жаклин, наверное, вполне могла бы сама зайти в душевую кабину и вымыться, но, видимо, поняла, как было важно для меня о ней позаботиться. Я аккуратно намылил и поцеловал каждый синяк, каждую ссадину на ее теле, внутренне сжимаясь при мысли о ее боли. Потом она сделала то же самое со мной. Я стоял, упершись ладонями в плитку и закрыв глаза.

Жаклин с трудом поднимала руки, поэтому я завернул ее в полотенце, усадил на край ванны и начал сушить ей волосы, распутывая пряди и промокая каждую по отдельности. Она сказала мне, что в последний раз сушилась не сама в шестом классе, когда упала с дерева и сломала руку. Она улыбнулась, а я рассмеялся, как ни странно все это выглядело в свете недавних событий.

– Поспорила с одним мальчиком, – объяснила Жаклин.

Мальчику повезло.

Но не так, как мне.

Я сел перед ней на корточки и попросил остаться со мной – хотя бы на эту ночь. Она дотронулась до моего лица и заглянула в глаза. Ее вид выражал беспокойство и сострадание. Она знала, что произошло с моей мамой, но знала не все, и я должен был признаться ей в том, чего не могли сказать ни газеты, ни Чарльз. Я больше не мог допускать, чтобы она заблуждалась на мой счет.

– Перед тем как уехать, отец сказал: «Старик, ты остаешься за хозяина. Береги маму»… – Я сглотнул – точнее, попытался сглотнуть. Слезы подступали и рвались наружу. Я до боли напряг горло, чтобы сдержать их, и по щекам Жаклин тотчас покатились крупные капли. – Я не защитил ее, не смог ее спасти.

Она обняла меня и потянула к себе. Я, уже не будучи в силах сопротивляться, уткнулся лицом ей в грудь.

Через несколько минут Жаклин сказала:

– Я останусь у тебя сегодня. А ты сделаешь то, о чем я тебя попрошу?

Я глубоко вздохнул, понимая, что ни в чем не смогу ей отказать.

– Конечно. Я сделаю все, чего ты захочешь.

– Пойдешь со мной завтра на концерт к Харрисону? Он мой любимый восьмиклассник, и я обещала ему прийти.