Просто вдвоем

Жаклин кивнула еще раз. Увидев жилку, бившуюся у нее под ухом, я взмолился, чтобы попытка оказалась удачной. Я должен был убедиться в том, что она может преодолеть свой страх. Как и она сама должна была убедиться.

Я схватил ее за плечи и повалил на пол. Она выбросила вперед одну руку, но не сумела сработать второй. Чувствуя ее трепыхания, я подумал, что она сейчас сдастся, но она поменяла руки (ту, которая была под ней, вытянула, а другой оттолкнулась от пола) и сбросила меня.

– Черт! – удивленно рассмеялся я, поворачиваясь на бок. – Да мы с тобой прямо поменялись ролями.

Жаклин улыбнулась, и мой взгляд упал на ее губы.

Ошибка!

Я сказал ей, что пора вскакивать и бежать, но она не поняла намека.

– Но ведь он помчится за мной!

Я повторил всегдашний ответ Уоттса: мол, редкий насильник захочет гнаться за кричащей жертвой. Борьба им, как правило, не нужна. Правда, я догадывался по опыту, что от этого Бака, возможно, не так-то легко отделаться. Но ей не стоило об этом говорить. Скорее всего, она и сама знала.

– Думаю, теперь пора показать тебе твой портрет, – сказал я, беря ее за руку.

Мы лежали на боку, повернувшись друг к другу.

– Чтобы не получилось, будто ты заманил меня сюда обманом? – лукаво отозвалась она.

Я признался, что хотел показать ей угольный рисунок, но отработать прием было важнее. Спросил, стала ли она чувствовать себя увереннее. Она ответила, что да.

Жаклин сжала мою руку. Держа большой палец на ее запястье, я уловил приятно ровный пульс. Глаза светились таким пронзительным сочетанием доверия и ожидания, что я не выдержал и поднес другую ладонь к ее лицу.

– У меня была еще одна тайная цель…

Я медленно и осторожно придвинулся к ней, пристально следя за выражением глаз. Когда наши губы соприкоснулись, она опустила веки, отвечая на мой поцелуй. Сейчас мне не было нужно ничего на свете – хотелось только водить языком в ее рту, ощущать его сладость, прослеживать его сердцеобразный изгиб, а потом снова углубляться и ласкать десны.

Она задохнулась. Я выпустил руку, которую сжимал, чтобы притянуть бедра Жаклин и пристроить ее голову себе на плечо. Нас не разделял ни единый миллиметр, но нам хотелось еще сильнее прижаться друг к другу. Я ощупывал ее ноги и шарил по пояснице. Через несколько секунд я ощутил прикосновение к коже живота, после чего Жаклин приподнялась на локте и попросила, чтобы я показал ей татуировки.

Только теперь я понял, что даже не заметил, как на мне расстегнули рубашку. В ответ на мой негромкий смех Жаклин порозовела. Отбросив рубашку в сторону, я снял майку и, отшвырнув ее тоже, лег на спину, позволив любопытным глазам и пальцам изучить втравленные под кожу чернильные узоры.

Мои первые татуировки – браслеты – были сделаны семь лет назад. С тех пор я добавил другие, но почти все, что видела сейчас Жаклин, я набил еще в школе. Поступив в колледж, я не стал завсегдатаем местного тату-салона, а в последние два года вообще туда не заглядывал. Татуировщик в известном смысле подобен врачу: ему нужно доверять, причем не только в умении владеть иглой, но и в проницательности. Он должен понять, чего тебе хочется, а чего нет. Я же полностью доверял одной Арианне.

Я ждал вопросов, но Жаклин их не задавала, словно чувствовала, что рассматривала не просто украшения, что эти символы находились не только под кожей, но и гораздо глубже.

Когда ее пальцы пробежались по тянувшейся от пупка дорожке волос, я мигом изготовился ответить на это так, как мне не предлагали. Я сел.

– По-моему, теперь твоя очередь!

Мне очень хотелось снять с нее джемпер и гладить ее.

– У меня нет татуировок, – нахмурилась Жаклин.

Да неужели! Я усмехнулся. Она не поняла, что я имел в виду, но напрямик, да еще лежа на полу в гостиной, такие вещи не объясняют. Поэтому я ответил:

– Так я и думал! Ну что, идем смотреть рисунок?

Лицо Жаклин на редкость прозрачно выразило ее чувства: озадаченно дрогнула бровь, желание расширило зрачки; мелькнула тень негодования, причина которого осталась для меня неясной. Так или иначе, она, уверенно взявшись за мою руку, недвусмысленно показала, что я устраивал ее как «плохой парень», каким подруги советовали ей обзавестись, и я был бы идиотом, если бы отказался от этой роли.

Мы прошли в мою спальню, и я включил свет, чтобы Жаклин изучила обстановку комнаты и рисунки на стене. Девушек, переступавших порог моей квартиры над хеллеровским гаражом, было немного. Тех, кого я укладывал в постель, – еще меньше. И даже для них я не зажигал лампу. Сам я ориентировался на ощупь: знал, где находился стол, где – книжные полки, где – прикроватная тумбочка, в которой хранились карандаши с блокнотом, очки (я надевал их, когда допоздна засиживался за работой или чтением), презервативы. А саму кровать, где я пользовался перечисленными предметами, нашел бы даже слепой. Поэтому кромешная темнота вполне нас устраивала. Я вел девушку – она шла за мной.

Или мы просто обходились диваном.

С Жаклин все было иначе.

– Они замечательные! – пробормотала она.