Просто вместе

– Я думал, она только со мной так себя ведет. Думал, с вами она, как бы это сказать… сговорчивей…

– О, с нами она очаровательна. Душечка. Сама любезность. А вот с нашими пациентами дело обстоит куда хуже. Она не желает их видеть и скорее откажется от еды, чем спустится в общую столовую…

– Так она что, совсем ничего не ест?

– Ну что вы! Мы в конце концов сдались… И носим ей еду в комнату…

Полетта не ждала его раньше понедельника и так удивилась, что не успела надеть на лицо маску оскорбленной старой дамы. Она не лежала, вытянувшись на кровати со злым выражением лица, а сидела у окна и что-то шила.

– Ба…

Ах, черт, ей не удалось принять обиженное выражение лица и спрятать улыбку.

– Любуешься пейзажем?

Как же ей хотелось сказать ему правду! "Ты что, смеешься надо мной? При чем тут пейзаж? Нет. Я тебя караулю, малыш. Целыми днями только это и делаю… Даже когда точно знаю, что ты не приедешь. Я всегда тут сижу и жду тебя… Знаешь, я теперь узнаю твой мотоцикл издалека и дожидаюсь, пока ты снимешь шлем, чтобы "прыгнуть" в постель и сделать обиженное лицо…" Но она сдержалась, буркнув что-то неразборчивое.

Он опустился на пол у ее ног и прислонился спиной к батарее.

– Все в порядке?

– Ммм…

– Что делаешь?

– …

– Дуешься?

– …

Они пытались переупрямить друг друга еще с четверть часа, потом Франк почесал голову, закрыл глаза, вздохнул, подвинулся, чтобы видеть ее лицо, и произнес бесцветным голосом:

– Выслушай меня, Полетта Лестафье, выслушай очень внимательно.

Ты жила одна в доме, который обожала. Я тоже очень его любил. Утром ты вставала ни свет ни заря, готовила себе травяной чай, пила его, разглядывая цвет облаков на небе, чтобы определить, какая будет погода. Потом ты кормила подданных своего маленького королевства – своего кота, соседских кошек, малиновок, синичек и прочих божьих тварей. Потом ты брала секатор и прежде, чем заняться собой, приводила в порядок цветы. Потом ты одевалась и караулила почтальона или мясника. Этот жулик толстяк Мишель вечно отрезал тебе бифштексы весом по триста грамм каждый вместо ста, а ведь знал, мерзавец, что у тебя не осталось зубов… Ты, конечно, никогда ничего ему не говорила! Боялась, что он забудет посигналить тебе в следующий вторник… То, что оставалось, ты варила – чтобы супы получались повкуснее. В одиннадцать ты брала корзинку и шла в кафе папаши Гриво за газетой и двумя ливрами хлеба. Ты давно перестала его есть, но все-таки покупала… По привычке… И для птиц… Ты часто встречалась с кем-нибудь из давних приятельниц, и, если одна из них успевала прочесть похоронную колонку в газете раньше тебя, вы долго обсуждали дорогих усопших, горько вздыхая. А потом ты сообщала ей новости обо мне. Даже если таковых не имелось… Для местных я уже тогда сравнялся известностью с Бокюзом, скажешь, нет? Ты жила одна почти двадцать лет, но по-прежнему стелила скатерть, красиво накрывала стол, ставила бокалы на высокой ножке и цветы в вазочке. Если не ошибаюсь, весной это были анемоны, летом – астры, а зимой ты покупала букетик на рынке и все время обзывала его уродливым и слишком дорогим… После обеда ты отдыхала на диванчике, и твой толстый котяра приходил – так и быть! – посидеть несколько минут у тебя на коленях. Полежав, ты заканчивала работу, которую затеяла утром в саду или на огороде. Ох уж мне этот огород… Ты мало что выращивала, но все-таки он тебя подкармливал, и ты выходила из себя, когда Ивонна покупала морковь в супермаркете. Ты считала это настоящим позором…

А вот вечера были длинноваты, так? Ты надеялась, что я позвоню, но я не звонил, и тогда ты включала телевизор и садилась перед экраном, зная, что все эти глупости быстро тебя усыпят. Когда начиналась реклама, ты неожиданно просыпалась, обходила дом, кутаясь в шаль, и закрывала ставни. Этот скрип ставней в темноте – ты и сегодня его слышишь, я в этом уверен, потому что тоже его слышу. Я сейчас живу в таком утомительном городе, где вообще ничего не расслышишь, но мне достаточно прислушаться, и я различаю скрип деревянных ставней твоего дома и двери сарайчика во дворе…

Я действительно не звонил, но я о тебе думал, а когда приезжал навестить, мне и без святой Ивонны, которая всякий раз отводила меня в сторонку и, теребя за руку, докладывала обстановку, было ясно, что все плохо… Я не решался ничего тебе сказать, но видел, что и сад не такой ухоженный, и огород весь скособочился… Я видел, что ты стала меньше следить за собой, и цвет волос у тебя странноватый, и юбка надета наизнанку. Замечал, что плита заросла грязью, и что в жутких свитерах, которые ты продолжала мне вязать, полно пропусков и дыр, и что чулки ты натянула от разных пар, и что ты натыкаешься то и дело на углы и предметы… Да, да, не смотри на меня так, бабуля… Я всегда знал о тех огромных синяках, хоть ты и прятала их под жакетами…