Луна была на ущербе, яркая, чистая, такая же, как и звезда рядом с ней. Она всегда рядом, эта звезда. Сколько раз Петр радовался этим неразлучным небесным друзьям.
— Когда я полз на мотоцикле по Каракумам, прямо по барханам темной ночью, нет, не темной, прозрачной, белесой, серебряной, как сейчас, — надо мной были низко-пренизко звезды, и вот она, луна. Я тогда понял, откуда такая красота на восточных коврах и почему у мусульман почитается полумесяц. Его нельзя не почитать. Видел я по-своему прекрасное небо и на севере, и на западе, и на востоке. Над лесом, над водой, над горами, и в детстве, и в отрочестве, и в юности, и теперь вот вижу. Луна не просто спутник земли, а еще какой-то особый спутник человеческой жизни.
— Спасибо, что не поленился вернуться за мной из Палеха… — сказала Ольга. И снова стала рассказывать о себе, то подшучивая над собой, то сожалея, что как-то не так у нее все получается в жизни. Вспоминала работу, встречу недавним утром. Первых посетителей.
К первому посетителю Ольга всегда относилась особенно, почти так же, как и к своему самому-самому первому «клиенту» еще во время учебной практики. Она ждала его напряженно, всем существом.
— А ты, наверно, равнодушный человек?
— Бываю и таким, что на все наплевать.
— Но когда станут бить тебя, ты будешь звать на помощь?
— Естественно. А может, просто взмолюсь… А может, сам постараюсь убить…
— А если бы напали вот сейчас, вот сейчас?.. — спросила Ольга шепотом, вглядываясь в полумрак, окружавший костер.
— Боишься, что не смогу защитить?
Она молчала. Петр невольно стал поглядывать по сторонам.
— Вообще-то, я сама могу защищаться, — сказала Ольга. — Я уже привыкла, что мужчины теперь плохие защитники.
— Видишь, каким ненадежным человеком я тебе кажусь. Я дрался не раз, и уж если придется, попробую стоять до конца, но лучше не надо… Не хочу я этих экспериментов. Мне противна власть физической силы, хоть это и культивируется, и даже модным считается…
— А не получится так, что люди станут хиляками и вымрут? — спросила Ольга.
— Никогда. Сила может быть приятной, радостной, она страшна не сама по себе, смотря на что ее употреблять, к чему приучить. Настоящая сила — бережная.
— Ты хочешь идеала, а его нет и не может быть.
— Да, я хочу идеала. Верю в него и не верю. И вообще, я, наверно, переходный, так сказать, тип…
— Что ты имеешь в виду?
— Попробую объяснить, хоть это трудновато. Это дебри для меня. Я больше стремлюсь к середине… доверяю интуиции своей, а она… даже не знаю, на чем основана: там и знания, и чувства, и ясность, и туман. Если отдаваться только своим страстям, беззаветно, безотчетно… но и это не в моей природе. Я и взвешиваю отчасти, и доверяюсь сердцу, — много, наверно, всякого намешано в моей крови: и славянского, и восточного…
— Откуда в тебе Восток?
— От татаро-монгольского ига, конечно. Когда я попробовал вырастить бороду, сразу во мне проклюнулся татарин, — улыбнулся Петр.
— Значит, в тебе должно быть и стремление к многоженству, — засмеялась Ольга.
— Я не прочь завести гарем, но уж очень хлопотно, да и не прокормлю…
— В наше время женщины прокормят, — в тон шутке ответила Ольга.
— Ой, не в куске хлеба, так в отношениях запутаешься. С одной-то женой неизвестно как объясниться…
— Да, ясность — это хорошо, — вздохнула Ольга. — А как ты считаешь, есть на свете счастье?
— Должно быть. Я испытывал, и не раз.
— Разве это счастье, когда оно посветит чуть-чуть и пропадет?
— Счастье, наверно, не бывает беспрерывным, как все в жизни. Я считаю себя счастливым человеком, что бы со мной ни происходило.
— А я вот несчастливая.
— А может быть, все дело в отношении к счастью? Есть счастливые натуры, которые легко забывают беды и даже очень плохое могут превратить в хорошее. В счастье надо очень верить…
— Я даже когда смеюсь, не чувствую себя счастливой. А чему особенно радоваться? Работа, как у всех. Домашние цела не переделать… На танцах скучно, да и не по возрасту они мне, в кино каждый день не победишь, книги читать некогда, и потом одно дело литература, другое дело жизнь. На стройку если куда ехать, так, наверно, там то же самое…
— А сейчас тебе плохо?
— Сейчас нет.
— Почему же ты не устраиваешь себе такие вылазки?
Не знаю. Может быть, просто ленивая я, а может… даже не знаю. Иногда завидую своей напарнице в парикмахерской. То французскую помаду ищет, то модное платье, то ковер. Добывает, как очумелая.
— Нужны какие-то сильные чувства, увлечения, страсти.
— Откуда их взять?
— Подожди, поищи, откроешь, может быть, и талант.
— Уж прямо и талант. С чего бы это?
— А мне кажется как раз, что ты очень талантливая.
— Ну, в чем?
— Хотя бы в своем деле. Мне еще никогда не было так хорошо, сидеть в парикмахерском кресле, как у тебя.
— Подумаешь!