Просто жизнь

Он вспомнил, как полтора месяца назад после напряженного боя они хоронили двух бойцов и одного сержанта. Выбрали место посуше, вырыли глубокую яму, завернули убитых в плащ-накидки, которые не хотел давать старшина, пришлось обращаться к Овсянину. Петька отворачивался, не смотрел на убитых, а Семин запомнил их лица и теперь подумал, что если бы он задел эту проволочку, то… Убитых Семин вспоминал часто — каждый раз, когда его взгляд натыкался на их могилу: она находилась чуть в стороне от окопов. За полтора месяца могила осела, молоденькая травка росла на ней пучками, как волосы на лице скопца, воткнутый в холмик колышек с дощечкой, на которой были написаны химическим карандашом фамилии убитых, покосился, и Андрей решил в самые ближайшие дни поправить этот колышек и заново написать фамилии убитых, потому что от снега, солнца и дождей надпись наверняка потускнела.

— Давай обойдем… — предложил Петька.

Андрей кивнул.

Они стали обходить минное поле и вдруг увидели: вокруг ни души.

— Эй? — несмело крикнул Петька.

— Надо громче, — сказал Семин.

Петька вобрал в легкие воздух, снова крикнул. По лесу прокатилось эхо, затерялось далеко-далеко — там, где деревья стояли вплотную, будто стена. Елки были большими, черными, нижние ветки касались земли. Вывороченные с корнями деревья преграждали путь. Из глубины леса пахло холодом.

— Заблудились, — пробормотал Андрей.

— Не трусь! — успокоил его Петька. — По следам нагоним. Я по лесу, как по своей избе, хожу. Пацаном был — далеко ходил по грибы и ягоды.

— Попадет нам от лейтенанта, — сказал Семин.

— Это уж как пить дать! — подтвердил Петька. — В самом смешном обличье нас выставит. Скажет: забоялись и — в кусты.

Андрей представил себе взгляд Овсянина, увидел, как ломаются, сдерживая смех, его губы. Он не сомневался, что лейтенант скажет такое, от чего все бойцы грохнут и будут хохотать до колик в животе.

— Надо догнать ребят! — забеспокоился Семин.

Петька посмотрел на видневшиеся в гуще деревьев блиндажи, мечтательно произнес:

— Там добра разного — на всех хватит.

— Пошли, пошли, — поторопил Петьку Семин, позабыв в эту минуту даже об аккордеоне.

Они обошли минное поле и, глядя под ноги, направились скорым шагом в глубь леса, куда ушли бойцы. Помятая трава, сломанные ветки и свежие отпечатки на еще не просохшей земле подтверждали — идут правильно. Андрей исцарапался, устал, ушиб больную ногу, стал прихрамывать.

— Обратно застонала? — участливо спросил Петька.

Его голос прозвучал неестественно громко, и Семин только теперь заметил, что в лесу тихо-тихо, даже птицы петь перестали. Это испугало его. Он остановился.

— Ты чего? — Петька тоже остановился.

— Тихо-то как. Даже птиц не слышно.

— В чащобах всегда так. Птицы у опушек держатся, поближе к солнцу.

В Петькином голосе не было тревоги. Это успокоило Семина. На всякий случай он сказал:

— Страшновато все ж.

— Ты… — Петька осекся, что-то поднял с земли. — Глянь-ка!

— Что такое?

— Не видишь разве?

Петька держал окурок. Семин похлопал глазами, неуверенно проговорил:

— Окурок.

— «Окурок, окурок», — передразнил Петька. — Чей окурок-то?

— Чей?

— Фрицевский! Наши ребята сигареты не курят. Овсянин одно время курил, пока трофейные были, а теперь папиросы смалит — сам видел.

— Подумаешь, — пробормотал Андрей. — В этих местах еще вчера немцы были — мало ли тут окурков.

— Овца непонятливая! Окурок-то свежий.

— Почему так решил?

— А тут и решать нечего! Он даже не намок. И пепел на нем, можно сказать, тепловатый. Они, — Петька выделил слово «они», — тут недавно проходили. Вот и следы ихние. После наших, сволочи, прошмыгнули. Петляют по лесу, как зайцы.

Семин сжал винтовку, стал озираться. Петька произнес осипшим голосом:

— Похоже, влипли.

— Выкрутимся.

— «Выкрутимся, выкрутимся», — проворчал Петька. — Может, они сейчас смотрят на нас.

Лучше бы Петька не говорил этого! Семину стало так страшно, что он отступил на несколько шагов, укрылся за елью. По-прежнему было тихо. Земля пахла снегом. Он, должно быть, растаял тут, под елками, недавно: может, три недели, может, месяц назад. Полуистлевшие иголки оседали под ногами. Андрею показалось, что стоит он не в лесу, на твердой почве, а на болотной зыби. Ни солнечное тепло, ни ветерок — ничто не проникало сюда, в глубину леса, мрачного и таинственного, раскинувшегося неизвестно на сколько километров.

Так они стояли несколько минут, переглядываясь, озираясь по сторонам. Семин напряженно вслушивался в тишину, старался уловить хоть шорох, хоть какой-нибудь звук. Не выдержал, спросил шепотом:

— Так и будем стоять?