Простодурсен. Зима от начала до конца (сборник)

В пудинге самое замечательное, что на вкус он всегда разный. Потому что рецепта для пудинга нет, есть только порошок из кондитерской Ковригсена. Порошок превращает в пудинг что угодно, важно сыпать его побольше и не лениться размешивать. Простодурсен всегда клал в пудинг можжевеловых ягодок для печени и почек, корень одуванчика для бодрости и обязательно щепотку сосновых иголок для свежего дыхания, не забывал катышек смолы (она хороша для горла), добавлял рябины и яблок для вкуса, кудыку и понарошку на всякий случай, ну и дальше по сезону всего съедобного, чем не отравишься и живот не испортишь. Сейчас, осенью, ещё не перевелись ни грибы, ни черника с брусникой, ни спросонья с конопаткой. Черника даёт красивый цвет и запирает живот, если он вздумает расклеиться от всего, что намешали в пудинг.

Дятел на солнечной стороне дома выдалбливал из стены свой завтрак. Простодурсен подумал, не вреден ли этот барабанный бой яйцу. Дом ходил ходуном. Но в матрасе отличные пружины, вряд ли стоит тревожиться.

Простодурсен стал чувствовать, что в его жизнь вошло яйцо. И всё чуточку изменилось.

И пока он собирал, что положить в пудинг, он всё время о яйце думал. Радовался, что придёт домой – а в кровати лежит яйцо. И кто-то, может быть, уже из него выбирается.

Неприятно только, что Ковригсен говорил вчера – мол, им стоит сходить к Пронырсену. Тот ведь легко может заявить, что это его яйцо. И потребует отдать его немедленно.

Пронырсен, как вы уже поняли, иногда бывает немного странный. Задаёт странные вопросы, говорит странные вещи и умудряется в секунду вывернуть любой смысл наизнанку. А Простодурсен как раз сегодня видел много смысла в том, как устроилась его жизнь. И хотел, чтобы так побыло ещё.

Он наклонился обобрать ягоды с куста понарошки, торчавшего в освещённом углу пружинистого ковра из конопатки. И когда он складывал их в миску, его накрыла сзади огромная тень.

Простодурсен в ужасе выпрямился, но это оказался всего-навсего Сдобсен – он вышел прогулять свою палку. Всего лишь Сдобсен, какое счастье. Обычно так незаметно вырастает за спиной Пронырсен.

– Хороший день, – сказал Сдобсен, щурясь в сторону леса, где на ветках и листьях висело солнце и сверкало в утренней росе.

– Отличный, – отозвался Простодурсен. – Я вот вышел набрать ягод для пудинга. Поутру самый сбор.

– Октаву видел?

– Нет, сегодня не видел. Она небось сидит у Ковригсена, коврижкой балуется.

– Нет, там её нету. Я подумал, она осталась дома – сегодня редкий день, прекрасно сохнет бельё, – но дома её нет.

– А может, ей тоже надо набрать начинки для пудинга.

– Как яйцо?

– Лежит. Хочешь – пойди взгляни.

– Я не настолько интересуюсь яйцом. А торт мы вчера весь доели?

– Да, торт весь доели.

– Весь, значит… Канаву сегодня рыть будешь?

– Думал немного покопать.

– А для чего тебе канава?

– Там видно будет.

– Да, хорошо иметь канаву про запас. Вдруг понадобится, а у тебя уже есть. Это как за границей. Вот где копают канавы так копают, скажу я тебе.

– Да, уж они копают.

– За границей копают ещё как. Надо бы тебе туда съездить.

– Надо бы.

Простодурсен раздумывал, не пригласить ли Сдобсена на сок. Вообще-то ему не хотелось приглашать, потому что день начался хорошо, и портить хорошее начало дня скрипучим настроением Сдобсена как-то не тянет. И лучше он, Простодурсен, спокойно сам приготовит пудинг, а пока тот будет остывать, возьмёт яйцо на прогулку. Они пойдут собирать камешки-бульки.

Но Сдобсен не собирался уходить. Так и торчал за спиной, накрывая своей тенью кустики понарошки.

– Да уж да, – сказал он.

– Ну да, – поддакнул Простодурсен.

– Не всегда всё хорошо одинаково, – сказал Сдобсен.

– Не всегда, – согласился Простодурсен.

– А скоро опять зима, – сказал Сдобсен.

– Ну да, – вновь поддакнул Простодурсен.

– Да уж да, – сказал Сдобсен.

И он на все лады стал повторять «нет», и «да», и «вот ведь», и «да уж», и охать. Но тут, по счастью, из леса вышла Октава, напевая песенку.

– Так ты здесь была? – спросил Сдобсен.

– Я всегда там, где я есть, – объяснила Октава. – Сегодня я вскочила ни свет ни заря, чтобы набрать свеженького снега для пудинга.

– Ты ведь не ходила одна в горы? – уточнил Сдобсен.

Он прямо засветился, когда пришла Октава. Словно бы она была фонариком, а он – старым деревом в ночной темноте. Мрачное лицо стало цвета кудыки, и палку свою он держал сейчас щегольски, совсем на другой манер.

– Караул! – завопила вдруг Октава, заметив на краю поляны Простодурсена. – Люди добрые, что же это творится?

– Собираю начинку для пудинга, – ответил Простодурсен.

– А яйцо? Как же яйцо?

– Лежит дома.

– Лежит дома?! Одно? Разве это не опасно? Простодурсен, тебе нужна помощница по хозяйству или няня, чтобы сидела с яйцом, когда ты уходишь. Неужели ты этого не понимаешь? Ты вообще, что ли, ничего не понимаешь?

Она бросила лопату, снег на которой тем временем растаял, и стрелой понеслась в дом.

– Одна ходит в горы, – сказал Сдобсен.

– Ну да, – сказал Простодурсен.