Простодушное чтение

Но, повторяю, на самом деле тут есть над чем подумать, ну хотя бы для того, чтобы сформулировать ситуацию, в который мы все оказались. Питерские литераторы тут ни при чем. Они просто выразили то, что носится в воздухе. И только. Их манифест просто сформулировал некую реально существующую ситуацию, и интересен он здесь только как симптом.

…Перетолковать содержание этого манифеста как: «Долой лицемерную вежливость, да здравствует открытое хамство!» нельзя. И не потому, что это будет некорректным, отнюдь, это вполне корректно – манифест этот, по сути, явление идеологии, а не эстетики. Но подобное прочтение питерского манифеста будет понятно и справедливо только для определенного круга людей. И, боюсь, достаточно ограниченного, исключающего значительную часть молодых из нынешнего поколения. Тут проблема критериев и – шире – языка, на котором мы общаемся. Беда, как мне кажется, не в «глубинной инфантильности» новой формации интеллектуалов, привычно путающих душевную развитость и эстетическую культуру с развитым навыком оперирования культурными символами. Беда в уровне самой культуры их чувствования культуры и – шире – культуры взаимодействия с жизнью.

То, что я имею в виду, очень легко сформулировать, и при этом трудно понимать. Я имею в виду самое простое – утрату языка, на котором мы могли бы разговаривать. Это во-первых. И во-вторых, детскую гордыню, с которой мы отучились помнить, что мир всегда больше и сложнее нашего о нем представления и что любая мысль (если она мысль) всегда сложнее и богаче буквального словарного значения слов, с помощью которых мы ее выражаем.

Ну, скажем, откуда нам знать, что происходит в сознании западного человека, когда он произносит слово «политкорректность». Что из нашего реального жизненного опыта, давало бы нам право судить о нужности или ненужности политкорректности. И как понять, что имеет в виду, сказавший, например, такое: борьба западного интеллектуала с политкорректностью больше всего похожа на борьбу глубоко религиозного человека с феноменами «духовной практики», что, возможно, это проявление инстинкта самосохранения культуры, защищающейся от замены культурными муляжами? Для этого нужен хоть какой-то реальный опыт чужой для нас с вами жизни. Ну а нам-то откуда его взять? Нам и до «духовной практики» не дотянуться – сужу об этом по апломбу, с каким наши новообращенные, застрявшие как раз на уровне «духовных практик», говорят о своем религиозном мироощущении.

Или. Очень трудно, почти невозможно объяснить подавляющему большинству соотечественников, что такое, например, либеральные ценности, если у нас либерально-демократической партией называется партия Жириновского. Это все равно что разговаривать о любви с человеком, уверенным, что слово «любовь» – это ханжеский эвфемизм слова (и, соответственно, понятия) «трахаться» (в другом, параллельном варианте – эвфемизм слова «блуд» или «растление»). Ну и так далее.

И в случае с манифестом мы, похоже, имеем дело не столько с эпатажем, сколько с искренним непониманием, а зачем, собственно, постель заправлять, лицо умывать, бельишко, прошу прощения, менять регулярно, ширинку застегивать после. Мы обязаны здесь предположить, что в основе этого манифеста лежит естественное стремление к соответствию внутреннего с его внешними проявлениями. Действительно, чего придуриваться, давайте, наконец, будем такими, какие мы есть на самом деле. С какой это стати мы обязаны… ну и т. д. А какие мы?

Последнее время «культовыми» явлениями культуры становятся как раз те, где происходит опускание некоторых понятий культуры до уровня массового понимания их. И здесь симптоматичен сам уровень этого понимания.

Скажем, понятие «патриотизм». Поиски художественного образа, в котором он стал бы доступен обществу, в котором соединилось бы сознание сегодняшнего «рафинированного» художника и «масс», привел в конце концов к фильму «Брат-2». И это явление знаковое. Оказалось, что само понятие патриотизма может жить в нашем обществе реальной жизнью только как гордость своей особостью, отделенностью, противостоянием всем остальным (тем же негритосам, хохлам, евреям и проч.), а уже в этой особенности особо ценится крутость, звероватая «широта» и «простота», то есть, мы в патриотизме мы способны ценить только уровень биологического родства. Гордое «Мы – русские!» из уст бордюрной шалавы на вопрос (он же – констатация) чистенькой культурненькой американки «Вы бандиты?» – это балабановский вариант михалковско-александровского гимна для «народа». И народ принял. Даже «патриотическая» печать поприветствовала. Фильм, снятый для «братков», стал «народным шлягером». Игры режиссера в интеллигентский стёб принимать всерьез глупо – они выглядят жалко и отчасти комично: кому, собственно, автор там кукиш в кармане показывает?