Простодушное чтение

«Мария не будет долго противиться, и что мы все-таки заживем вместе в каком-нибудь небольшом домике, не важно каком, лишь бы он стоял на самой окраине города, обязательно на окраине, чтобы можно было посадить в саду фруктовые деревья, цветы, фасоль и помидоры. Фасоль, конечно же, вьющуюся, которая взбирается высоко и цветет белыми или красными цветами. Помидоры мы будем подвязывать, окучивать, обрывать с них пасынки, чтобы не тянули понапрасну сок. Наши пальцы станут липкими и пропитаются терпким, свежим запахом давленой зелени, но это не беда, руки мы вымоем в бочке с дождевой водой… сад будет полон деревьев и буйной высокой зелени, которая отделит нас от дороги, от соседей, от всего мира, заслонит наши тела, когда мы будем лежать на солнце, только с листочками на глазах».

Ощущение, что этого не будет, живет в самих вымечтанных героем картинах. Герой уже тогда предчувствует то знание, которым будет он богат в старости: жизнь размораживается, оживляется, наполняется радостью, силой и смыслом только благодаря зависшей над ней смерти. И потому не будем Бога гневить – будем радоваться жизни. И не будем горестно сокрушаться, удивляться, восклицать «За что?».

...

«Сражение проиграно, в утренней мгле в лугах, где стелется низом дым, стоят, понурив головы, кони… Мы не будем сажать фруктовые деревья, фасоль, цветы, помидоры. Тот клочок земли, что виден из нашего окна, зарос желтой травой и серыми кустиками чертополоха, весной надо будет его вскопать и засадить картофелем, а еще посеять между рядами немного фасоли, потому что еда всего важнее. […] Я не смогу писать о том, о чем бы хотел писать. Мария не сможет рисовать так, как бы ей хотелось. Мы с Марией смотрим в окно. Поднимается ветер, срывает с ольхи и тополей последние листья. Мир на наших глазах в ожидании снега стал пустым, серым, коричневым, потом черным…. В стакане на подоконнике замерзло молоко. У Марии холодные руки, холодные щеки».

Приведенное в редакционном врезе «Иностранной литературы» высказывание польского коллеги о Филиповиче («…один из самых чистых, самых выдающихся наших прозаиков, который полное отсутствие претенциозности довел до виртуозности») справедливым мне кажется лишь отчасти. Феномен прозы Филиповича, прежде всего, в философском и эстетическом содержании той дистанции, которую устанавливает он между собой и изображаемым в тексте.

Шествие импотентов

Алла Лейвич. Купи меня нежно. М.: Анаграмма, 2008

Издательский дизайн этой книжки – с завлекательным названием и сексапильной девицей на обложке – к содержанию ее отношение имеет косвенное. То есть формально, разумеется, да – читателю предлагается книга о проститутках и о проституции. Но любители горячительного могут расслабиться. Книга эта никак не встраивается в поток нынешних кино– и литературных поделок, обслуживающих «эротические» ожидания потенциальной аудитории. Книга написана человеком, знающим о проституции не из бульварных газет и ТВ, а из личного опыта жизни и работы в этой сфере, а главное, имеющим мужество думать об этом. Занятие это – думать – провоцирующее. Поэтому вместо рецензии далее будут просто «заметки по поводу».

Ну а собственно рецензию я постараюсь вместить в два последующих абзаца.