Простодушное чтение

Или антифашизм во всех его проявлениях – отсюда Испания, отсюда его военная публицистика в Великую Отечественную войну, по-своему счастливые для Эренбурга годы полной отдачи.

Путь, выбранный Эренбургом, парадоксален – путь индивидуалиста в роли образцово-показательного публичного писателя и общественного деятеля. Путь воина-одиночки, не мыслящего себя вне строя.

Парадоксальный путь, парадоксальная игра, которую он, несомненно, выиграл. К набору нравственных максим русского интеллигента Эренбург прибавил еще одну: глупость (или наивность, внутренняя инфантильность) – это категория еще и нравственная. Безнравственно увлекаться красотой идеи, подчиняясь исключительно «чаяниям» и стремлениям, какими бы чистыми и возвышенными они ни выглядели. Вот комментарий блоковского призыва «услышать музыку революции», сделанный Эренбургом уже в 1918 году:

...

«…запомним среди прочих видений страшного года усталое лицо проклинающего эстетизм эстета, завороженного стоном убиваемых. <…> Потерявшие мать не смогли простить человеку его наслаждение по поводу музыкальности предсмертного хрипа убитой».

Ну а в старости в одном из поздних стихотворений сталинский лауреат роняет, например, такое о «глубоко», то есть слепо, верящих энтузиастах, увидевших наконец своих кумиров в реальности, которые

кадили, мазали елеем,

трясли божественной мошной,

а ликовавшим дуралеям

тем всыпали не по одной.

Так притча превратилась в басню.

Коль петь не можешь, молча пей.

Конечно, можно быть несчастней,

но не придумаешь глупей.

P. S.

Читая книгу Евы Берар, я, естественно, заглядывал в читаную-перечитанную в отрочестве и юности книгу «Люди, годы, жизнь» и вычитал в ней, например, такое: «Есть белые ночи, когда трудно определить происхождение света, вызывающего волнение, беспокойство, мешающее уснуть… – вечерняя это заря или утренняя? Смещение света в природе длится недолго – полчаса, час. А история не торопится. Я вырос в сочетании двойного света и прожил в нем всю жизнь – до старости…»

3. В погоне за «Духом времени»

ТИПА ЛЮ, ТИПА БЛЮ

Роман Сергея Болмата «Сами по себе», выставленый Борисом Кузьминским в «Круге чтения», я начал читать, воодушевленный легким шелестом восхищения, пронесшегося по Интернету: «…это пока лучшая русская книга 2000 года».

...

«В будущих рецензиях на „Самих по себе“ непременно будут встречаться слова „Набоков“ и „кинематограф“ (в частности, „Тарантино“). Это справедливые слова… но они скорее – псевдонимы изысканного психоделического зависания, которое в русской прозе, пожалуй, впервые соединилось с криминальным письмом».

И по первым абзацам вроде как действительно хорошо – уверенная рука, культура, глаз и даже как бы стилистический изыск. Как бы шарм. Как бы драйв. Но уже минут через десять проза этого романа начинала выталкивать меня как слишком отлакированная, лишенная пор для дыхания кожи поверхность.

В таких случаях всегда остается надежда, что имеешь дело с собственной ограниченностью. Что перед тобой по-настоящему новое и у тебя есть шанс промыть замыленный глаз. А потому нужно с благодарностью и полным доверием идти за автором.

Не получилось. Дочитывая третью главу романа (всего их одиннадцать), я понял, что морочу себе голову. Это бижутерия. Искусно выполненная, с новым (относительно) дизайном, но – бижутерия.

Из чего все состоит?

Очень трогательные «мальчик» и «девочка»: Тёма (Артём) и Марина.

Марина даже сама не знает, как она любит Тёму.

Тёма даже сам не знает, как он на самом деле любит Марину.

У них будет ребенок.

То есть в течение основной части повествования Марина беременна и вот-вот должна родить. И то ли по причине беременности, как бы выявляющей миру ее женскую подлинность и незащищенность, то ли вообще от того, что она такая невыразимо прекрасная, но все персонажи-мужчины сразу же чувствуют в ней нечто сокрушительно женственное.

Ну а мальчик Тёма, он еще и – Поэт. Причем от Бога, то есть каждый раз сам с изумлением наблюдает за своей рукой, записывающей гениальные стихи (иногда, кстати, неплохие стихи, дающие возможность слегка отдохнуть от основного текста).