«Неожиданно Тёма сел в постели. В животе у него вспыхнул фейерверк, и он даже рот открыл, чтобы выдохнуть нестерпимый жар. Он захотел сейчас же, сию секунду позвонить Марине и рассказать ей, какое он ничтожество».
«Не успела она распаковать купленное по дороге мороженое, как в дверь позвонили. Хрустя оберткой, Марина поспешила открывать. Кореянка Хо, подумала она, йогурт, сосиски, салат и, возможно, круассанчики. Один из юных поклонников Кореянки Хо работал во французской булочной неподалеку.
– Когда ты научишься ключами пользоваться наконец? – спросила она, распахивая дверь.
На пороге стоял Харин с букетом белых лилий, упакованных в целлофан, перевязанный по углам игривыми розовыми ленточками. <… >
– Так не бывает, – жалобно сказала Марина, оглядываясь по сторонам…»
Ну и где тут Набоков? Это, простите, стилистика «Юности» шестидесятых годов.
«Накануне у него благополучно родился сын.
Весь вечер Тёма старался чувствовать себя отцом. Он старался чувствовать себя отцом – сначала в больнице, потом у Антона, потом в ночном клубе, куда отправился вместе с Антоном, и потом, под утро, на грязном замусоренном пляже Васильевского острова, куда Антон привез Тёму вместе с двумя абсолютно безымянными студентками допить бутылку коньяка», —
это уже Хемингуэй в аксеновском варианте.
Перед нами попытка изображать отработанными к нашему времени средствами психологической прозы ту реальность, те новые типы, которых на самом-то деле и не существует. Автор изображает не людей, а какие-то очень произвольно слепленные схемки. Марина после знакомства с киллером Лёхой (Михой) делится пережитым с подругой:
«– А дальше он вынимает из-за пазухи во такого размера пистолет, – рыбацким жестом показала Марина, – и убивает всех, кто был в видеопрокате. Кроме меня.
– Как убивает?! – не поверила Кореянка Хо. – Почему всех? Он что, маньяк?
– Нет, он не маньяк, – сказала Марина, – он киллер. Профессионал. Леон-киллер, представь себе. Чоу-юнь-Фат.
– Красивый? – спросила Кореянка Хо.
– Не очень, – подумав, с сожалением сказала Марина, – какой-то все-таки немножко деревенский. Ты сама подумай: может быть красивым человек, которого Михой зовут? <… >
– А откуда тогда ты знаешь, что его Михой зовут? – безнадежно спросила Кореняка Хо. Почему, подумала она, нет, правда, почему всегда самое интересное происходит не с нами, а с нашими знакомыми? Почему я не пошла вместе с Маринкой кассету сдавать?»
Вот такой характерный для болматовского изображения чистоты и непосредственности юных девушек диалог. Чуть не написал «двух идиоток», но осекся – не оттого, что заподозрят в мужском шовинизме, а потому, что диалоги такого же градуса дебильности ведут и Тёма с приятелем Антоном.
Ну а в подтексте они очень умные и невозможно усложненные.
Марина: