Простой, как снег

— Это был третий удар или он только замахнулся?

— Этот мяч засчитали? Смотри на табло. Там будет официальное решение.

— Что это было? Давай, помоги мне разобраться.

Я переводил бинокль с одного места на другое — с питчера на табло, а затем на верхний ряд, где продолжал сидеть Брюс, пока у меня не закружилась голова. Мне пришлось опустить бинокль и сделать несколько глубоких вдохов.

У меня очень сильно болела голова, и я даже подумал, что она расколется пополам. Я хотел, чтобы она раскололась, и из нее вылетели все мысли, которые там закипали. Внутри уже явно собрался пар. Может, если он выйдет, я смогу успокоиться. Затем я снова посмотрел вниз. Было трудно удержаться от прыжка. Мне просто хотелось какого-то облегчения. Я думал, что расплачусь. Я чувствовал, как слезы собираются у меня за глазами. Мне пришлось их закрыть и откинуться на спинку сиденья. Толпа снова орала. Это был последний бросок. Игра закончилась.

— С тобой все в порядке? — спросил отец. Я открыл глаза.

— У меня внезапно закружилась голова.

— Может, ты слишком быстро пробежался. Просто посиди секундочку и расслабься.

Он снова сел и продолжал что-то писать в программке. Холодный ветер казался мне приятным. Я сидел и подставлял ему лицо, пока мне не стало лучше. Мы встали и присоединились к толпе, которая пыталась спускаться вниз по забитым людьми пандусам и выйти со стадиона. До машины мы добирались почти час, а затем еще почти час стояли в пробке. Казалось, это совершенно не беспокоило моего отца. На самом деле, я думаю, что он получал удовольствие.

— Нам нужно почаще выбираться на матчи, — сказал он, — когда станет теплее.

— Давай в следующий раз поедем на поезде, — предложил я.

— Зачем? И так неплохо.

Когда мы проехали поворот на Эллрой, который находился примерно в полутора часах езды от дома, дождь внезапно перешел в снег. Крупные мокрые хлопья летели на нас из черноты ночи. Это были умирающие звезды или крошечные белые кулаки, которые били по нам и врезались в нас. Отцу пришлось снизить скорость до двадцати миль в час, потому что видимость стала отвратительной.

— В апреле самые отвратительные снегопады, — пробормотал он.

Мы добрались домой только к десяти. Земля была покрыта снегом. Наверное, он лежал слоем в один фут. Мне пришлось выйти и лопатой расчищать дорожку для машины. Я работал как можно быстрее, а затем позвонил в больницу. Клер на самом деле лежала там. Я подумывал, не обратиться ли и мне к врачам. Может, мне дадут какие-то таблетки или что-то, что позволит мне не сходить с ума от крутящихся в голове мыслей. Может, они просверлят дырки у меня в голове, и пар выйдет со свистом.

Может, они просто вырежут часть мозга, снимут плесень и корку, и я проведу остаток жизни, сидя в кресле с глупой улыбкой на лице — счастливый и не воспринимающей происходящее в окружающем меня мире.

На следующее утро я попросил мать отвезти меня в больницу в Шеринге. Они не хотели пускать меня к Клер. Они не позволили зайти в палату и моей матери. Клер лежала в блоке интенсивной терапии. Туда пускали только ближайших родственников. Моя мать поговорила с одной из медсестер, но она отказалась даже сообщить, почему Клер попала в больницу. Мы поехали назад домой.

Я отправился пешком к Карлу.

— Я ничего ей не продавал, — сказал он. — Я не торгую таким дерьмом.

— А кто продал?

— Я не знаю.

— Ты знаешь.

— Ты даже не знаешь, почему она попала в больницу, — заметил Карл.

— Я знаю то, что мне сказал Брюс.

— Вот именно.

— А ты что знаешь? — не отставал я.

— То же, что и ты. Ничего.

Клер провела в больнице три дня. Наконец, в один из дней мать снова отвезла меня туда после школы. Она ждала в приемном покое, а я отправился к Клер. Когда я заворачивал за угол к ее палате, мне показалось, что я увидел Карла в другой стороне коридора. Он быстро исчез, поэтому я не уверен, он ли это был или нет. Я едва сдержался, чтобы не последовать за ним и убедиться. Я не мог придумать объяснений, зачем бы Карлу здесь находиться. Он недостаточно хорошо знал Клер, чтобы ее навещать, если только то, что сказал Брюс, не было правдой.