Простой план

Она пропустила мои слова мимо ушей.

— Я знаю, что мы сделаем, — проговорила Сара и, развернувшись, быстро вышла.

Я остался дожидаться ее, стоя посреди кухни, словно чучело с нелепо торчащими в стороны, негнущимися руками. Когда она вернулась, у нее в руке был маленький рюкзачок.

— Это для младенцев, — пояснила она и продемонстрировала рюкзак мне. Он был сшит из фиолетового нейлона — спереди, в виде аппликации, красовался динозаврик из комикса. Сара, казалось, была очень довольна своим творением. — Я кроила его по каталогу, — похвалилась она.

Я снял куртку, и мы накинули мне на плечи рюкзачок, ослабив лямки так, что он уютно осел на моем животе. Сара упаковала деньги в пластиковый мешок для мусора — чтобы мне было в чем оставить их в самолете, — потом запихнула сверток в рюкзак. Когда она закончила, я застегнул свою парку. Живот мой округлился, но в объемной куртке это не бросалось в глаза.

— Ты выглядишь несколько полноватым, — сказала Сара, похлопав меня по брюшку. — Но кому-кому, а уж Джекобу грех заострять на этом внимание.

— Я похож на беременного, вот на кого, — заворчал я. — Я похож на тебя.

Ашенвиль был убогим городишком, в котором и было-то всего две улицы — Мейн и Тайлер, на их пересечении мигал одинокий светофор. По углам этого перекрестка располагались главные городские достопримечательности — ратуша, магазин комбикормов «Рэйклиз», епископальная церковь Сэйнт-Джуд и Ашенвильский Сбербанк. Вдоль улиц Тайлер и Мейн тянулись безликие одно- и двухэтажные постройки, в которых разместились почта, служба пожарной охраны, бакалейная лавка, газозаправочная станция, аптека, столовая, магазин скобяных изделий, прачечная, две пивные, магазин охотничьих принадлежностей и пиццерия.

Все эти здания были одинаково серыми и ветхими, и ничего, кроме гнетущего ощущения, лично во мне не вызывали. Дощатые стены облупились, и краска свисала с них лохмотьями; потрескавшиеся оконные рамы были оклеены пожелтевшими газетами; водосточные трубы деформировались; ставни отчаянно хлопали на ветру; и на месте вывесок, снесенных когда-то сильным ветром, на крышах зияли черные дыры. Это был бедный захолустный городок, раскинувшийся в сельской местности, — лет шестьдесят назад, еще до Великой депрессии, знававший лучшие времена; городок, население которого с тридцатого года неуклонно сокращалось, теперь, как пиявка, присосавшийся к окрестным землям, вытягивая из них соки для поддержания хотя бы малейшей жизненной активности, — изможденный, Богом забытый, вымирающий.

Было девять тридцать утра, когда я остановил свой пикап возле скобяной лавки, над которой жил Джекоб. Ашенвиль был объят тишиной, тротуары пустынны. Серые краски промозглого утра добавляли внешнему облику города усталости, мертвенной бледности; казалось, будто он так же, как и его обитатели, вступал в новый год на полусогнутых ногах, одряхлевший и зловонный. С фонарных столбов свисали рождественские украшения — зеленые, красные, белые, отделанные мишурой фигурки: снеговики, санта-клаусы, северные олени, леденцы; все они были какие-то замусоленные, грязные — такие можно встретить на сезонных распродажах.

Джекоб уже поджидал меня на улице вместе с Мэри-Бет. Я испытал облегчение, увидев его, ведь это избавляло меня от необходимости подниматься к нему в квартиру, что всегда очень угнетало меня, поскольку я лишний раз убеждался, насколько низко он пал. Жилище его было мерзким и убогим, тусклым и унылым, с поломанной мебелью и валявшимися повсюду объедками. Каждый раз, как я задумывался о том, что здесь он просыпается по утрам, ест, ложится спать, меня охватывало смешанное чувство жалости и негодования.

Я не раз пытался помочь Джекобу, но все мои усилия были напрасны. В последний раз — лет семь назад, сразу же после гибели родителей, — я предложил ему устроиться в наш магазин водителем грузовика на неполный рабочий день. Когда мы были еще детьми, шофером в этом магазине работал один недоумок — медлительный гигант с монголоидными чертами лица и высоким голосом; изъяснялся он, как правило, жестами и ужимками, так что мало кому удавалось его понять. С той поры прошло много лет, и я уже давно забыл о том парне, но Джекоб — нет. И мое предложение воспринял как личное оскорбление, страшно взбесился — таким я его никогда раньше не видел. В какой-то момент мне даже показалось, что он собирается ударить меня.

— Но я же просто хочу помочь тебе! — воскликнул я.

— Помочь мне? — ухмыльнулся он. — Оставь меня в покое, Хэнк. Вот это и будет помощью. Не суй свой нос в мою жизнь.

С тех пор я, собственно, этим и занимался.

Джекоб запустил Мэри-Бет на заднее сиденье, а сам уселся рядом со мной, тяжело дыша открытым ртом, словно он только что бегом одолел пролет лестницы. В руке он держал пластмассовый стаканчик с кофе, а закрыв за собой дверцу, тут же полез в карман куртки и достал что-то завернутое в засаленное бумажное полотенце. Это был сандвич с яичницей, щедро сдобренный кетчупом, и Джекоб тут же начал завтракать.