Простолюдин

Он и тут не опустился до сквернословия. Он просто вскочил и накричал на меня. Вскочив слишком резко, он взмыл к потолку и оттого рассердился еще сильнее. Он стращал меня гневом монарха, а заодно напомнил мне, чьему попечению я обязан моим спасением и лечением. Тут он попал в точку: мне и вправду стало малость неловко. Но не благодарить же моих спасителей таким способом!

Наконец маркиз ушел, очень недовольный и какой-то взъерошенный, а дюжий малый, дежуривший, как видно, за дверью в продолжение всего нашего разговора, унес его персональное кресло.

Уф-ф!

4

— Вы… вы… — Джоанна не находила слов. — Вы… просто идиот!

Все-таки нашла слово.

— Допустим, — сказал я. — А что не так?

— Вы еще спрашиваете! Во-первых, вы проявили черную неблагодарность, и, главное, по отношению к кому? К его величеству государю! По чьему приказу вас тут лечат, как вы думаете? Во-вторых…

— Стоп! Стоп! — остановил я словоизлияние дипломированной медсестры с филологическим уклоном. — Подождите. Тут я чего-то не понимаю. Если бы его величество оказался на Лунной базе в любой момент ее истории и нуждался в помощи, таковая была бы ему оказана немедленно, без лишних вопросов и ожиданий благодарности. Иначе там нельзя. Просто не выжить.

— Вы и не выжили! — крикнула Джоанна.

А вот это удар ниже пояса. Пусть истина, но слишком жестокая. Я замолчал. Джоанна продолжала распекать меня, пока не заметила, что я не отвечаю. Несколько раз тревожно окликнув меня и убедившись, что я продолжаю хранить молчание, затихла и она. Во время наших размолвок Хелен, бывало, поступала так же и всегда дожидалась, когда я сделаю первый шаг к примирению. Но то была Хелен… Наша жизнь вдвоем дошла через многие «прости» к последнему «прости».

Я пытался сам выкопать ей могилу в реголите. Попробуйте ковырять грунт, находясь в скафандре, а я на вас посмотрю. Углубившись на штык лопаты, я уткнулся в скалу. Тогда я синтезировал взрывчатку и получил-таки могилу желаемой глубины. Насыпал холмик. Он освещался солнцем один час на протяжении лунного дня. В течение нескольких лет я всякий лунный день ждал, когда придет этот час, и ни разу не пропустил его.

Потом сбежал. Не сразу — был у меня скверный период… Но я не захотел свихнуться. Струсил. Работал как вол, напрягал все силы тела и ума, чтобы сбежать без оглядки. И уже никогда не увижу, как солнечный луч, пробравшись через распадок меж двух лунных гор, заискрится на скромном холмике. На Луну мне уже не попасть. Прости, Хелен, я не смог остаться…

А эти земляне лечат меня и хотят наградить титулом за трусость! Великодушные кретины! С их императором!

Да, я оказался в незнакомом мире и не знаю, как себе в нем вести. Значит, буду делать то, что считаю правильным. И пусть я щепка в неведомом потоке, но щепка занозистая и своевольная, а почему, спрашивается? Да просто потому, что щепка — не овца.

Терпения Джоанны хватило примерно на полчаса.

— Господин барон!..

Только мне и не хватало отзываться на эту кличку!

— Господин барон…

Кому это она? Здесь нет никаких баронов.

— Константин…

Это уже лучше. Но я все еще дулся.

— Константин, ну пожалуйста…

Прощения она, конечно же, не попросила. Обычно женщины то ли выше этого, то ли ниже, но никогда не вровень. Но я и так понемногу оттаял.

— Ну?

— Не сердитесь, прошу вас. Но вы действительно поступили крайне опрометчиво. Одна только надежда, что государь сочтет ваш отказ от титула признаком временного помутнения рассудка и оставит вашу выходку без внимания. Государь добр.

— И великодушен? — подначил я.

— Безусловно!

— В таком случае он уважит мое желание остаться простолюдином.

Она принялась уговаривать меня. Слово за слово — и я понемногу начал понимать, что случилось на Земле за несколько минувших веков.

Большинство населения планеты жило не космосом, не галактической экспансией и не крылатой мечтой — нынешние земляне всего лишь хотели пристойно жить здесь и сейчас. Как и во все времена, конечно, только мы на Луне основательно забыли об этом. Сколько-то беспокойных людей отбыло с Земли — и выдохлась галактическая экспансия. Надутый шарик оказался не гуттаперчевым, он выдул сквозь прореху лишь ничтожную часть помещавшегося в нем воздуха. И застыл, как ни в чем не бывало.