Просторный человек

Как тебя потянет, потянет
Бродить моими путями
По улицам, как по уликам
Поступков моих многоликих,
Чтобы выйти на светлую площадь,
Где не будет ни площе, ни проще.

А «улики» и «многоликие» — это, к сожалению, не просто для рифмы. Я разный человек, во мне сидит и мой братец, не думай. И, вероятно, Варвара Федоровна — тоже. Ах, ты ведь не знаешь, кто это. А это моя мама. Мне казалось, что мы с ней антиподы. А недавно понял — нет, не такие уж мы разные. Вот хотя бы это самолюбивое желание всем (надо — не надо!) понравиться! Я не оплачиваю своих векселей, вот что. Ты не знаешь, распрекрасный мой пропадальщик, сколько было у меня любовных историй (это не всегда связь, не думай, бога ради!) и как я дорожу каждым чувством, устремленным ко мне, и как стараюсь (да, да, стараюсь) оставить его за собой на подольше. Зачем? А просто погреться у чужого огня, за чужой счет. Я так сердился на маму за неоплаченные счета. Я даже полагал, что она и отца-то не любила, а только вот — что удобно с ним. И за себя сердился (опять-таки думал: удобно). А сам? Иначе, но — то же. Вот зачем, к слову, я суетился вокруг Анны Сергеевны? Вы с ней очень схожи, это так. Но не подменяю ведь я тебя ею? У меня этого и в мыслях не было. Да, по сути, она совсем другая. Хотя иной раз скажет что-нибудь, глянет боковым каким-то твоим взглядом. Ты сама-то видишь это?

И все-таки меня вело желание задержать на себе ее полный доверия, ищущий прибежища взгляд. Хорошо, что тут ты останешься в неведении. Мне было бы весьма неловко, честно говоря.

А если про тебя — разве я не злюсь, что ты до сих пор сидишь со своим знаменитым Коршуновым и время от времени, вероятно, не помнишь обо мне. (Не так же ты испорчена, чтобы быть с ним и одновременно — со мной?! А если так?) И бешусь: почему ты не понимаешь, что уже замутился тот чистый источник, который питал мое чувство? Что я не могу думать о твоей домашней жизни… Прости меня, Ася, прости, это грубое во мне, злое шевелится. Я же знаю: все не так, как я нафантазировал! Я не вижу ни одного пятнышка. Даже страшно: ни одного!

Как мне вписать
            любимую,
                           т е б я,
В апрельский снег,
                 в пустую стужу
                         мая,
Когда я о тебе
             лишь солнце
                                 знаю.
Как вторгнуться
                         в незаданный вопрос,
Как мне пролиться,
                рассказаться,
Чтоб близких рук твоих
                   касаться
Стволами елок и
                берез?!
Укрыться от издержек
                  бытия
Ресницами травы
                и хвои,
Припасть, приникнуть
                  головою,
И пить,
         и ощутить
                края.
О, только б ощутить края
В бескрайности
               твоих владений,
Тобой повитых снов и бдений,
Где безупречна
                        суть твоя!
Яви пятно,
                 яви тавро,
Клеймо раба ли,
                         кнут насилья…
Я помню хвост
                       и знаю крылья,
И в душу — бог,
                        и бес — в ребро…
И эта потайная дверца
В чужой накал
                       чужого дня…
Гармония
               секунд
                          и терций,
Прости меня.
                    Спаси
                              меня.

Вот видишь, как я думаю о тебе, Аськин. Не сердишься теперь?

…Ген счастья — такого нет (Анна Сергеевна очень мило сказала: «Вы так говорите, будто это ген счастья»). Но бывают же характеры счастливые, легко идущие на радость, ищущие ее. У Аси — такой? Вполне вероятно. Может, потому и не рвется она решать, менять. Ей бы только радоваться, вдыхать всей грудью счастье. А время решений — всегда не за горами.

Ася, время решений приближается, и ничего с этим не сделаешь. Это нужно и мне, и тебе. Я же знаю — ты тоже замучилась. И я вспомнил об опытах, которые проводились на крысах, это было давно уже, и я видел этих несчастных подопытных. А может — счастливых… О чем я? Сейчас расскажу вам (почему «вам»? А, вот что — я рассказываю еще и Анне Сергеевне: ей нужно для дела. Но при чем здесь она? Да просто так. Ее нет. Есть одна ты, Ася). Так вот, Аськин, если элементарно — про гиппокамп, то получится вот что: у людей и у животных в мозгу есть участок с таким названием. Его для популярности изложения величают органом колебаний и сомнений. Когда более высокий отдел головного мозга собирает статистику событий, чтобы остановиться на беспроигрышном варианте, гиппокамп подбрасывает всякие «а вдруг», «да, но ведь…». Если же разрушить эту мозговую структуру — тогда хорошо! Я видел эту счастливицу-крысу. Она не сомневается, а делает то, что надо. То есть если что посложнее, тогда плохо, но ведь жизнь подкидывает в большинстве простейшие альтернативы. При́ напролом!

Ну и что ж, стало быть, надо сделать?

Пойти сейчас в твою клинику…

И?

И поступить решительно.

То есть?